От полученного сообщения профессор то ли находился в шоке, то ли умело имитировал это, а потому ответил не сразу; отвечая, постарался по возможности дистанцироваться от столь неприятного события.
— Да, разговаривал с ней несколько раз, чтобы проверить, все ли у нее в порядке с учебой, нет ли каких-нибудь проблем, ну и тому подобное.
— И когда вы разговаривали с ней в последний раз?
Этого Гамильтон-Бейли не мог припомнить. Пришлось обратиться к Джорджине, которая, понятно, подслушивала разговор и уже держала наготове деловой календарь профессора.
— В начале учебного года. Десятого октября.
— Тогда ее дела были в порядке? Ее ничто не беспокоило?
Профессор вынужден был разочаровать Джонсона, изобразив на лице виноватую улыбку и ответив так:
— Насколько я помню, все было в порядке. Но такие беседы не принято записывать — разве что студенту требуется какая-то помощь по официальным каналам.
Джорджина вернулась на свой пост подслушивания, но разговор уже подходил к концу — Джонсон извлек из него все, что было возможно. Всем своим видом давая понять, что разговор окончен, он поднялся с кресла.
На лице Гамильтона-Бейли заиграла облегченная улыбка, и он тоже поднялся.
— Если у вас в ходе следствия возникнут какие-либо вопросы, я всегда готов помочь, — расщедрился он напоследок.
— Кто-нибудь из наших сотрудников придет к вам, чтобы снять письменные показания, — закончил разговор Джонсон на официальной ноте.
— Конечно, конечно, — согласился Гамильтон-Бейли, провожая его до дверей. Неожиданно он произнес: — Это действительно ужасно. Скажите, а… от чего она умерла?
Джонсон, уже находясь в дверях, ответил кратко:
— Ее повесили.
Похоже, в этот момент паук-птицеед все же добрался до профессора, потому что тот застыл на месте.
— Повесили? Но я думал… — Тут Гамильтон-Бейли пришел в страшное смущение и, помявшись несколько секунд, объяснил: — Дело в том, что мне говорили о каком-то кровавом злодеянии…
— А кто сказал вам это, сэр? — равнодушно поинтересовался Джонсон, как будто вопрос ничего не значил.
Бросив на Джонсона испуганный взгляд, Гамильтон-Бейли ответил:
— Бэзил Рассел, — и поспешно прибавил, дабы на его коллегу не пала тень подозрения: — Он видел это сегодня утром.
Кивнув, Джонсон продолжал стоять в непринужденной позе. Казалось, он мог простоять так целую вечность. Наконец, набравшись смелости, профессор спросил:
— Вы хотите узнать еще что-то, констебль?
Молча смерив фигуру Гамильтона-Бейли безучастным взглядом, Джонсон покачал головой:
— На данный момент — нет, профессор.
Джонсон вышел из кабинета, думая о том, что реакция Гамильтона-Бейли на его вопросы все-таки была не вполне адекватной, не вполне естественной.
* * *
Кафе было невзрачным, обветшалым и грязным, но Джонсон так устал, что с удовольствием опустился бы на лавку даже в какой-нибудь вшивой ночлежке. Кофе обжигал язык, у пластикового стаканчика стенки были такие тонкие, что пропускали свет, а черствая булочка не рассыпалась на крошки лишь потому, что ее удерживал от этого толстый слой маргарина. Когда кофе остыл достаточно, чтобы можно было его проглотить, Джонсон убедился, что хозяин заведения явно сэкономил на его приготовлении.
Однако это, по крайней мере, была какая-то жидкость, и к тому же не нужно было больше стоять на ногах. Джонсон откинулся на спинку диванчика и прикрыл глаза, прогоняя назойливую мысль, что дизайнер, придумавший этот предмет мебели, был, по всей вероятности, либо калекой с аномальным телосложением, либо инопланетянином, либо просто садистом. Каждый столик этого кафе обрамляли по периметру три таких диванчика, между которыми оставались проходы.
Как бы то ни было, а наконец-то выдалась минута покоя. Можно было расслабиться.
Поначалу в зале было малолюдно, но к тому времени, когда Джонсон расправился с булочкой и странной темно-коричневой жидкостью в стаканчике, кое-какой народ набежал, и помещение наполнилось гулом голосов. Его, как незнакомца, никто не беспокоил, но кабинка рядом с ним была набита студентами.
Разумеется, разговорчивыми.
Сперва они просто говорили об убийстве, затем перешли к деталям и даже стали выдвигать версии, по большей части фантастические. Джонсон продолжал сидеть, прислонившись головой к зеленой крашеной стене и меланхолично улыбаясь. Он специально не подслушивал разговор, но…
— Она сама на это напросилась.
Улыбка Джонсона не дрогнула, дыхание оставалось ровным, но прислушивался он теперь очень внимательно.
Заинтересовавшую его фразу произнесла невысокая темноволосая девушка, не отличавшаяся особой красотой. У Джонсона мелькнула мысль, что столь едкое замечание вызвано обыкновенной завистью, однако вскоре он отбросил эту мысль. Хотя четверо из пятерых ее собеседников принадлежали к сильной половине человечества, все они придерживались того же мнения.
— Она была воображалой, но при этом неразборчивой, — заявил прыщавый юнец с волнистыми белокурыми волосами и физиономией, про которую принято говорить «кирпича просит».
— Да просто уличной девкой! — фыркнула та же темноволосая студентка. В ее голосе, интонации и даже легком уэльском акценте звучал праведный гнев.
Прыщавый молодой человек предпочел не развивать эту тему, а один из его товарищей — юноша со спортивной фигурой, производивший более приятное впечатление, — произнес:
— По большому счету я не знал ее.
— Ее интересовали мальчики со второго курса и постарше, — вступила в разговор длинноволосая блондинка.
— Да, и подчас намного постарше.
Уэльский акцент уже начинал действовать Джонсону на нервы, но тут он задумался, что именно его обладательница имела в виду.
Неожиданно разговор замолк и атмосфера в соседней кабинке изменилась. Джонсон не стал поворачивать голову в сторону студентов, но осторожно оглядел зал. От стойки бара к их кабинке приближался молодой человек в белом пиджаке со стаканом кока-колы в руке: выглядел он на год или два старше соседей Джонсона. Вид у него был подавленный.
Пройдя мимо и ни с кем не поздоровавшись, он опустился на диванчик за столиком в дальнем углу зала.
В соседней кабинке голос с уэльским акцентом произнес:
— Не понимаю, чего он ходит как в воду опущенный. Уже сколько месяцев прошло, как она его бросила!
Пластиковый стаканчик с остатками кофе уже давно не обжигал Джонсону пальцы, а о том, чтобы сделать из него глоток, страшно было даже подумать. Отодвинув от себя это пойло, Джонсон поднялся и, стараясь не привлекать к себе внимания, прошел прямо к столику, за которым сидел юноша в белом пиджаке.