— Держитесь, мэр, — сказал он. — Я сейчас позову врача.
Мэр закашлялся, выплевывая сгустки крови. Потом издал хриплый смешок.
— Я сам доктор, — едва слышно произнес он. — Тот самый…
У Джека по спине побежали мурашки, когда он наблюдал, как мэр — он же «доктор» — умирает.
Джеку было непросто понять бабушку Алисии, и языковой барьер не имел с этим ничего общего.
Слухи, сопровождавшие смерть мэра Мендосы, носили скандальный характер даже по стандартам Майами. Все шокирующие составляющие были налицо: набитый деньгами чемоданчик, потасовка на яхте мэра, мертвый политикан и его вооруженный телохранитель, бывший заключенный, избегнувший смертной казни, и сын бывшего губернатора — и все это вкупе с недавним драматическим финалом ситуации с заложниками.
Уолт Предсказатель чувствовал себя счастливейшим из смертных. Когда тучи над ним начали сгущаться и ему уже казалось, что средства массовой информации никогда не устанут задавать ему жгучие вопросы относительно его пребывания в номере мотеля в компании со жрицами продажной любви, неожиданно пришло избавление: на фоне новых, еще более сенсационных событий он стал новостью вчерашнего дня.
Официально дело о смерти губернатора находилось в процессе расследования. Департамент полиции в этой связи строжайше придерживался правила «никаких комментариев», и подробности того, что случилось на яхте, в частности ведшихся там разговоров, пока не стали достоянием широкой публики. У покойного мэра все еще оставалось множество друзей и сторонников как внутри департамента полиции, так и за его пределами. Эти люди всячески пытались внушить окружающим, что смерть мэра наступила в результате несчастного случая из-за неосторожного обращения с оружием. Они отметали даже малейшие намеки на возможную причастность мэра к делу Фэлкона и «исчезнувших» и утверждали, будто вся информация такого рода основывается лишь на бреде безумного маньяка, подверженного к тому же галлюцинациям. Джек ничего не сделал, чтобы просветить в этом смысле прессу или широкую публику, хотя и не собирался напустить вокруг этой истории тумана. Равным образом он не пытался держаться подальше от полицейского расследования и скрывать известные ему детали этого дела от детективов из убойного отдела.
Джек хранил молчание просто потому, что его попросила об этом бабушка Алисии.
Несомненно, история, связанная с семьей Алисии, была сложной и запутанной. И Джек даже не пытался притворяться, что понимает ее подлинную глубину и трагизм, хотя его собственный жизненный опыт, казалось бы, предоставлял ему для этого неплохие шансы. Его собственная бабка вдохновила свою юную дочь, а его мать, на побег с Кубы, когда там пришел к власти Кастро. К сожалению, сама abuela не смогла убежать и оставалась на Кубе еще долго после того, как ее дочь умерла в Америке при родах. В определенном смысле Джек и его мать были украдены у abuela, и когда его бабушка двадцать лет спустя ступила наконец на берег Майами, она словно в качестве компенсации окружила Джека такой нежной заботой и так опекала его, словно он наивное дитя, а не взрослый разумный парень. Признаться, Джек ожидал чего-то подобного и от биологической бабушки Алисии, которая на этот раз явилась к своей внучке, располагая неопровержимыми доказательствами их кровного родства. Но он ошибся.
— Ваша ситуация не имеет с этой ничего общего, — сказала старая леди Джеку.
— Я это понимаю. Мою мать никто не убивал.
— Да. И даже если она была вынуждена бежать с родины и умерла совсем молодой, то вы по крайней мере всегда знали, кто ваша настоящая мать.
— Но у вас есть все необходимые доказательства вашего родства. Почему вы не настаиваете на признании своих прав?
— Это не вопрос моих прав. Для всех родителей и для всех дедушек и бабушек в мире главное в том, что лучше для ребенка. Даже если ребенок вырос и стал взрослым человеком.
Джек ждал какого-то другого, более полного или вразумительного ответа, но всякий, знающий библейскую историю о царе Соломоне, мог понять аргументацию этой женщины. Настоящая мать никогда не допустит, чтобы ее дитя рассекли надвое — в физическом или эмоциональном плане — ради осуществления своих материнских прав и чаяний. И настоящая бабушка поступит точно так же. После всех этих потраченных на поиски девочки лет она наконец получила известие от Фэлкона, который совершенно точно указал ей, где искать внучку. Теперь она могла подкараулить Алисию и открыть ей тайну ее рождения, предъявив обвинения, если не факты, против мистера Мендосы. Она могла также обратиться в газеты, более того, даже пойти в суд, хотя в Аргентине в то время никто не слышал о процессах, связанных с попыткой установить родство детей «исчезнувших», особенно когда в качестве истицы выступала бабушка ребенка, мать которого давно умерла. Но она этого не сделала, понимая, что ничего, кроме неприязни со стороны Алисии, такими грубыми способами не добьется. Вместо этого она избрала «мягкий вариант»: поехала к Алисии в колледж, чтобы просто посмотреть на нее и поговорить с ней. Хотя ей стоило большого труда сдержать свои эмоции, бабушка не выложила ей сразу всю правду о ее рождении, но постаралась по возможности подготовить к мысли о том, что она живет не в родной, а в приемной семье. Эти семена истины, зароненные в душу Алисии с перспективой их дальнейшего роста, являлись, по ее мнению, единственным условием их будущего воссоединения, которое должно было произойти исключительно по доброй воле и велению сердца ее внучки.
Джек, однако, придерживался той точки зрения, что даже самое доброе и склонное к родственной любви сердце нуждается в легком понукании. Поэтому, когда на дисплее его телефона высветился номер Алисии, решил, что даже в делах сердечных агрессивная стратегия более успешна.
— Спасибо, что ответили на мой звонок.
Джек говорил по мобильнику, стоя в очереди за кофе в одном из уличных экспресс-кафе под названием «Ла Кабана-Гавана». Эти уличные кафе, представлявшие собой, по сути, лишь окошко в стене, являлись тем не менее важным элементом общественной жизни Майами, своего рода ритуальным учреждением, где встречались представители всех городских слоев, начиная с адвокатов и кончая уборщиками улиц. Всех их объединяла любовь к крепкому кофе по-кубински, который так хорошо взбадривает во второй половине дня.
— Вы хотели сказать «на звонки», не так ли? — холодно произнесла Алисия. — Вы звонили мне пять раз за последние три дня, что с юридической точки зрения можно квалифицировать как приставание.
— Прошу меня извинить. Просто мне очень нужно поговорить с вами. Но прежде всего позвольте выразить свои соболезнования в связи с кончиной вашего отца.
— Благодарю вас. Однако всякий разговор, начинающийся со слов «прежде всего», предполагает наличие следующего пункта, который и является главным.
— Справедливо замечено, — согласился Джек.
— И я знаю, о чем пойдет речь во второй части этого разговора, — сказала она. — Извините, но я не хочу ее видеть.