А иногда мне становилось все равно, вот в чем беда-то...
На следующее утро еще два человека угодили в ловушки, причем совсем в другом месте. Я находился в курсе всех дел, потому как в штате нашей амбулатории нет постоянной медсестры и мне пришлось лично обрабатывать раны в обоих случаях. Первым пострадавшим оказалась женщина-полицейский, которая проткнула себе икру, попав в замаскированную ямку с колышком. Как и со Скоттом Бреннером, я сделал все, что мог, и отправил ее в больницу зашивать рану. Вторая травма, у Дана Марсдена, местного сельхозрабочего, оказалась не столь глубокой: проволока лишь частично прорезала его крепкий кожаный ботинок.
– Черт, попал бы он мне в руки... – процедил Дан сквозь зубы, пока я делал перевязку.
– Что, силок хорошо был спрятан?
– Хрен заметишь. И здоровый такой! Одному Богу известно, чего они собирались им ловить...
Я промолчат, хотя и подумал, что ловушки сработали точно по назначению.
Того же мнения придерживался и Маккензи. Он временно приостановил поиски Лин Меткалф и возле оперативного штаба организовал пункт первой медпомощи. Кроме того, он выпустил официальное предупреждение, чтобы все посторонние лица держались подальше от леса и полей в районе поселка. Результаты предсказать несложно. Если раньше настроение по большей части напоминало шок, то новость, что теперь местность вокруг Манхэма перестала быть безопасной, дала почву для первых ростков настоящего страха.
Конечно, были и такие, кто отказывался этому верить, или просто упрямцы, настаивавшие, что их не отпугнуть от земли, которую они знали всю свою жизнь. Дело кончилось тем, что один из заводил, подогретый вечерней выпивкой в «Барашке», рухнул в ямку, прикрытую сухой травой, и сломал себе лодыжку. Его вопли оказались убедительнее всех полицейских предупреждений.
По мере того как в район прибывало все больше полиции, а общенациональная пресса, наконец-то проснувшись и увидев, что у нас происходит, десантировалась на поселок со своими микрофонами и камерами, Манхэм оказался почти в осаде.
– До сих пор мы встречали только два вида ловушек, – поведал мне Маккензи. – Первая по своей сути – обычный силок, который сможет поставить любой браконьер. С одной только поправкой: он такой большой, что в него помещается ступня взрослого человека. Что до колышков, то здесь дело похуже. Либо постарался какой-то ветеран из военных, либо фанат игр на выживание. А может, у человека просто больное воображение.
– Вы сказали «до сих пор»...
– Кто бы их ни ставил, он знал, что делает. Серьезно продуманная вещь. Где гарантия, что он не приготовил еще какие-то сюрпризы?
– Может, он этого и добивается? Хочет сорвать поиски?
– Не исключено. С другой стороны, рисковать тоже нельзя. За найденные ловушки мы пока что расплатились только ранеными. Допустим, мы продолжим прочесывать леса, но вдруг в следующий раз кто-то погибнет?
Подъехав к железнодорожному переезду, Маккензи умолк и принялся барабанить пальцами по рулевому колесу, поджидая, пока проедет передняя машина. Я смотрел из окна, чувствуя, как в наступившей тишине оживает беспокойство.
Этим утром я первым делом позвонил Маккензи и сообщил, что согласен поработать над останками Салли Палмер, если он по-прежнему того хочет. Едва проснувшись, я уже знал, что готов на это пойти, словно решение созрело еще во сне. Наверное, в какой-то степени так и было.
Если смотреть правде в глаза, я не понимал, какой от меня может быть толк. Максимум сумею уточнить дату наступления смерти, если предположить, что заржавевшие знания еще не окончательно рассыпались в прах. Впрочем, я не питал иллюзий, будто моя работа хоть как-то поможет Лин Меткалф. Просто нет уже сил сидеть сложа руки.
Худшее из двух зол... А куда деваться?
Маккензи не выразил ни удивления, ни восторга и кратко ответил, что переговорит с начальством и перезвонит. Я повесил трубку в расстроенных чувствах и задался вопросом: а не совершаю ли я ошибку?
Не прошло, однако, и получаса, как инспектор действительно перезвонил и спросил, могу ли я начать прямо после обеда. Во рту пересохло, хотя удалось-таки выдавить «да, смогу».
– Труп все еще у патологоанатома. Я заеду за вами в час, – сообщил Маккензи.
– Я и сам доберусь...
– Мне все равно надо в управление. И есть парочка вещей, о которых хотелось бы побеседовать, – ответил он.
Ломая голову над тем, что Маккензи имел в виду, я прошел к Генри и спросил, не сможет ли он подменить меня на вечернем приеме.
– Конечно. Что-то случилось? – ответил он и выжидательно замолчал.
Я до сих пор не подыскал удачного момента рассказать ему, почему приходил Маккензи. Нехорошо, конечно, да ведь без дополнительных объяснений не обойдешься, а у меня нет на это сил. А с другой стороны, я понимал, что откладывать разговор надолго тоже нельзя. Генри не заслуживал такого обхождения.
– Дайте мне время до выходных, – попросил я. Пожалуй, к воскресенью я свои дела закончу и насчет приема не надо будет волноваться. – Тогда я все вам расскажу.
Он задумчиво меня разглядывал.
– Все действительно в порядке?
– Да. Просто... кое-какие сложности.
– Ничего удивительного. Неделю назад никто и помыслить не мог, что чертовы журналисты примутся лазить по поселку, а полиция начнет теребить всех и каждого. Хотел бы я знать, чем это кончится...
Генри попробовал поднять мне настроение:
– Ну да ладно. Приходите в воскресенье на обед. Потянуло, знаете ли, что-нибудь приготовить, и к тому же есть бутылочка отличного бордо. Давно искал повода открыть. А беседовать всегда легче на полный желудок.
Радуясь, что разговор можно отложить хотя бы ненадолго, я согласился.
* * *
Подъезжая к кольцевой развязке, Маккензи пропустил вперед задние машины. В салоне пахло мятным освежителем воздуха и одеколоном хозяина. Все смотрелось опрятно, как если бы недавно в машине прибирались. Дороги и улицы за стеклом выглядели сплошной шумной сумятицей. Знакомо и в то же время непривычно. Я попытался припомнить, когда был в городе в последний раз, и с удивлением отметил, что впервые за три года, начиная с того самого дождливого вечера, оказался за пределами Манхэма. Душу охватили противоречивые чувства: желание остаться и изумление, что я столь долго прятался в глуши.
А жизнь города шла своим чередом.
Я увидел стайку детей, толкавшихся у школьных ворот, пока учительница пыталась навести порядок. Мимо сновали люди, погруженные в свои дела. У каждого – собственная жизнь, в которой нет места для меня. Или для кого-то другого.
– Проволока в силках оказалась того же типа, что и в ловушке Лин Меткалф, – сказал Маккензи, напомнив о злобе дня. – Той же проволокой была привязана и птица к камню. Не знаю, из одной они партии или нет, но такое предположение вполне разумно.