– А интересно, когда Бреннер выходит на охоту? – спросил я.
Дженни потеряла всякое чувство времени. Лихорадочная дрожь, охватившая ее после ухода тюремщика, почти прекратилась. Сейчас все сильнее начинала беспокоить сонливость, с которой она не могла совладать. Да, на привычное чувство усталости не похоже. Дженни понятия не имела, сколько времени она уже пробыла здесь, хотя явно успела пропустить две, а то и три инъекции инсулина. К этому часу уровень сахара стал выходить из-под контроля, а шок усугубил ситуацию.
Шок и потеря крови.
В темноте невозможно было сказать, сколько крови на самом деле она потеряла. Большинство порезов в конечном итоге запеклись, если не считать самой последней раны. Худшей из всех. Пропитанная кровью тряпка, когда-то служившая Дженни безрукавкой, сейчас была обмотана вокруг правой ступни. Если пощупать, материя липла к пальцам. «Это хороший знак», – надеялась она. Он означал, что рана больше не кровоточит всерьез. Но вот боль... Господи, как же ей было больно...
Все произошло после того, как она стянула с себя грязный подвенечный наряд. Когда музыкальная шкатулка умолкла в третий раз, Дженни остановилась. Покачиваясь как пьяная, она едва могла стоять на ногах и секунду спустя осела на пол. Из последних сил девушка пыталась не потерять сознание, однако мрак медленно брал верх. Вокруг что-то двигалось, но как-то далеко-далеко, на краю сознания... Прошло время; нечто грубо пихнуло ее в бок.
Первым, что она увидела, был нож.
Дженни подняла голову, чтобы посмотреть на мужчину, державшего этот страшный предмет. Какая разница, в конце концов? Она знала, что живой ей отсюда не выйти, и не важно, сможет ли она опознать его или нет.
Все же, взглянув ему в лицо и убедившись, что догадка верна, она почувствовала, как живот словно стянуло обручем. Он вновь пихнул ее ногой.
– Снимай.
Придерживаясь за стенку, Дженни неуверенно встала и, путаясь в складках, стянула одежду через голову. Он выхватил платье из рук и встал напротив. Понурившись, Дженни чувствовала, как убийца рассматривает ее наготу. Болезненно стучало сердце. Он придвинулся ближе, и она ощутила его запах, смогла почувствовать его дыхание на своей коже. «Господи, что он задумал?» Украдкой она бросила взгляд на нож и уже не смогла оторвать от него глаз, страстно желая, чтобы мужчина опустил его хоть на секунду. «Хотя бы на миг. Один только шанс, это все, чего я прошу».
Увы. Он медленно поднял лезвие, давая ей хорошенько его рассмотреть, затем протянул руку вперед. Дженни дернулась от резкой боли в предплечье.
– Но-но!
Усилием воли она заставила себя замереть. Нож прошелся по телу, цепляя кожу кончиком. При каждом уколе выступала капелька крови. Темно-красные бусинки росли, набухали и в конце концов скатывались вниз. Было больно, но сильнее всего мучило предчувствие чего-то еще более страшного. Дыхание мужчины участилось; как теплом от печки, от него несло возбуждением. Он придвинулся еще ближе. Дженни непроизвольно всхлипнула и отшатнулась назад, когда его ботинок наступил ей на пальцы. Этим движением она словно распахнула ворота для паники.
– Уйди! Уйди! – закричала Дженни и, ослепленная страхом, прыгнула в сторону, совсем забыв про веревку. Последовал резкий рывок за ногу, и она тяжело упала на пол. Перевернувшись навзничь, Дженни увидела стоявшего над собой мужчину. От его взгляда по телу побежала ледяная дрожь. Ничего человеческого, ничего разумного не было в его глазах.
– Я тебе сказал не двигаться.
От его голоса повеяло ледяным холодом. Мужчина нагнулся и взял Дженни за непривязанную голень.
– Зря ты решила бежать. Этого я допустить не могу.
– Нет! Нет, я не...
Не слушая, мужчина ножом пощекотал ей подошву ноги. Скулы его заострились, когда лезвие добралось до большого пальца.
– Этот поросенок пошел на рынок... – Голос стал совсем мягким, монотонно-убаюкивающим. Лезвие перешло к следующему пальцу. – А этот поросенок остался дома. А вот этому дали ростбиф...
Третий палец, за ним – четвертый.
– Этому ничего не досталось. А вот этот поросенок...
В последний миг Дженни поняла, что сейчас произойдет. Под ножом что-то хрустнуло, и боль раскаленным добела жалом пронзила ступню. Дженни закричала и конвульсивно дернула ногой. Не отпуская девушку, маньяк молча смотрел, как она бьется и корчится, затем разжал руку. На земле, напоминая окровавленный голыш, валялся ее мизинец.
– Этот поросенок уже не будет убегать из дому.
Пока мужчина стоял над ней, держа потускневшее от крови лезвие, Дженни подумала, что вот сейчас он ее прикончит. Захотелось взмолиться о пощаде, но последние капли упрямства не дали этого сделать. Сейчас она даже гордилась собой: в ней хоть что-то осталось от прежней силы. А потом, она все равно знала, что толку от мольбы не будет. Он только лишний раз насладится ее унижением.
Мужчина тем не менее просто оставил ее одну, придвинув доски на место и вновь заперев в темноте. Сколько времени прошло с тех пор? Часы? Минуты? А может, дни? Мучительная боль в ноге превратилась в горячие, до самой кости проникающие толчки, а пересохшее горло болело так, будто в него напихали осколки стекла. И все же ей становилось все труднее сохранять сознание. Очень хотелось спать. Дженни опять попробовала развязать веревку, но сил почти не осталось. Погруженная во мрак, она не могла сказать, начинает ли расплываться зрение, хотя и так уже понятно, что наступила гипергликемия, что уровень сахара поднялся до опасной отметки. А без инсулина дело только ухудшится.
Если, конечно, она доживет до такого момента.
Спустя некоторое время Дженни задалась довольно абстрактным вопросом: почему он до сих пор ее не изнасиловал? Похоть и ненависть уже дали о себе знать, и все-таки по какой-то причине маньяк сдержался. Впрочем, самообман здесь не поможет. Перед глазами вновь всплыло лицо, на миг подсвеченное пламенем спички. В нем – ни намека на милосердие или надежду. И девушка слишком хорошо понимала, что она далеко не первая жертва в этом подвале. Порезы, платье, танец – все это казалось частью какой-то непостижимой церемонии.
И Дженни знала, что этого ритуала ей не пережить.
К жилищу Бреннеров я добрался ближе к вечеру. День уже подернулся мутной дымкой, а доселе прозрачно-голубое небо начинало затягивать бледным туманом облаков. Притормозив у съезда в лощину, я принялся разглядывать полуразвалившийся дом. Такое впечатление, что он еще больше обветшал за время моего отсутствия. Никаких признаков жизни. Я подождал одну-две минуты и тут сообразил, что подсознательно оттягиваю то, за чем приехал. Переключив передачу, я поддал газу, и «лендровер» затрясся по ухабистой дороге.
Приняв решение, я с трудом сдержался, чтобы немедленно не помчаться к дому. Однако я знал, что шансы на успех предприятия напрямую зависят от отсутствия Бреннера. Бен даже предлагал отложить дело и дождаться, когда Карл наверняка отправится в «Барашек» или на охоту. «Он же браконьер. Занят ранним утром либо поздним вечером. Вот почему он еще в постели валялся, когда ты в тот раз приехал. Да Бреннер вообще, наверное, провозится со своими силками до самого рассвета».