Она моргнула.
— Я… По-моему…
— Сядьте. И старайтесь не говорить.
Я бросил быстрый взгляд на неподвижную фигуру Гарднера, одновременно расстегивая на ней пиджак. Я не видел, дышит он или нет, но Джейкобсен помощь требовалась более срочно. Если пуля задела артерию, она истечет кровью в считанные секунды. По ступенькам лестницы и коридору грохотали шаги, но я их едва слышал. Стянув пиджак с раненого плеча, я чуть не задохнулся, увидев сильно залитую кровью белую блузку. Тут в помещение влетели темные фигуры и стало вдруг очень шумно.
— Быстро, нужно… — начал я, но меня рывком отшвырнули в сторону и бросили физиономией в пол. А, ради Бога! Я начал было подниматься, но что-то грубо ткнуло меня меж лопаток.
— Лежать! — проорал кто-то.
Я заорал в ответ, что время дорого, но меня никто не слушал. Единственное, что я видел из своего выгодного положения, — это множество ног.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем меня узнали и дали встать. Я сердито отбросил протянутую руку. Вокруг Гарднера, переложенного уже более аккуратно, столпился народ. Он по-прежнему оставался без сознания, но, насколько я видел, хотя бы дышал. Я повернулся туда, где двое агентов помогали Джейкобсен. Они стянули блузку с шеи и плеча, освободив раненую сторону. Ее белый спортивный лифчик стал ярко-алым. Крови было так много, что я не видел саму рану.
— Я врач, дайте гляну, — опустился я рядом с ней на колени.
Зрачки Джейкобсен были расширены от болевого шока. Серые глаза были молодыми и испуганными.
— Я думала, вы разговариваете с Дэном…
— Все нормально.
— «Ск…корая» уже была всего в полумиле отсюда, так что я вернулась. Чувствовала, что что-то не так… — У нее язык заплетался от боли. — Йорк не забрал фотографии из дома. Его родителей, его прошлое… Он не мог все это просто бросить…
— Не разговаривайте.
Я обрадовался, обнаружив наполненную кровью бороздку в ее трапециевидной мышце, большом мускуле между шеей и плечом. Пуля вырвала сверху кусок, но, несмотря на обильное кровотечение, рана была неопасной. Дюйм или два ниже — и было бы совсем другое дело.
Но она все еще истекала кровью. Я свернул ее блузку и прижал к ране, но тут подбежал агент с аптечкой.
— Подвиньтесь, — велел он мне.
Я отодвинулся, уступая ему место. Он разорвал обертку стерильного тампона и прижал к ране с такой силой, что Джейкобсен ойкнула, а потом принялся умело бинтовать. Он явно знал свое дело, так что я направился к Гарднеру. Он все еще не приходил в сознание, и это было скверным признаком.
— Как он? — спросил я у стоявшей рядом с ним на коленях женщины-агента.
— Трудно сказать, — ответила она. — Парамедики уже едут, но мы не думали, что они понадобятся. Что за чертовщина тут произошла?
У меня не было сил объяснять. Я повернулся туда, где навзничь лежал Кайл. Его грудь и живот были залиты кровью, глаза слепо смотрели в потолок.
— Не волнуйтесь, он мертв, — сказала женщина-агент, когда я потянулся к его шее.
Но Кайл еще не был мертв. Не совсем. Под кожей едва-едва прощупывался пульс. Я держал пальцы прижатыми к его шее и смотрел прямо в открытые глаза, когда его сердце делало последние толчки. Они становились все слабее и слабее, промежутки между ними все длиннее и длиннее, пока постепенно не замерли совсем.
Я смотрел ему в глаза. Но если в них что-то и было, я этого не увидел.
— Вы ранены.
Женщина-агент, стоявшая на коленях возле Гарднера, смотрела на мою руку. Я увидел, что с ладони капает кровь. Должно быть, порезался об осколок зеркала, хотя я начисто не помнил, в какой момент. Порез, как крошечный ротик с кровью между губами, шел через уже имеющийся шрам.
До этого момента я ничего не чувствовал, но сейчас порез начал гореть.
Я сжал руку в кулак.
— Переживу.
В Лондоне шел дождь. После яркого солнца и великолепия гор Теннесси Англия казалась серой и унылой. Подземка в вечерний час пик была забита, усталые пассажиры были прижаты друг к другу как селедки в банке. Я листал купленную в аэропорту газету, чувствуя себя слегка потерянным, читая о произошедших за мое отсутствие событиях. Когда возвращаешься домой после длительной поездки, всегда чувствуешь себя будто перенесшимся на несколько недель в будущее, эдакое своеобразное путешествие во времени.
Мир без меня не стоял на месте.
Таксист оказался вежливым сикхом, который охотно вел машину в тишине. Я смотрел в окно на вечерние улицы, чувствуя себя вымотанным и выбитым из колеи длинным перелетом и сменой часовых поясов. Когда мы свернули на мою улицу, она показалась мне какой-то другой. И я не сразу сообразил почему. Когда я уезжал, ветки лип еще толком даже не начали зеленеть, а теперь кроны шелестели свежей листвой.
Когда я вылез из такси и расплатился с водителем, дождь перешел в морось, придавая тротуарам темный глянец. Я подхватил сумку и чемодан, подтащил к входной двери и, слегка оберегая руку, поставил на пол. Пластырь я снял несколько дней назад, но ладонь еще немножко побаливала.
Звук поворачивающегося в замке ключа эхом разнесся по маленькому коридору. Перед отлетом я приостановил получение почты, но на черно-белой плитке все равно лежала кучка рекламных листовок. Отодвинув их ногой, я втащил багаж внутрь и захлопнул дверь.
Квартира выглядела абсолютно так же, как перед отъездом, если не считать скопившейся за несколько недель пыли. Я некоторое время постоял у двери, испытывая знакомое ощущение пустоты, но не такое острое, как ожидал.
Уронив чемодан на пол, я поставил сумку на стол и выругался, услышав звон, напомнивший мне о содержимом сумки. Я расстегнул «молнию», ожидая увидеть реки пролившегося спиртного, но ничего не разбилось. Я поставил необычной формы бутылку на стол. На пробке застыл в прыжке крошечный всадник на лошади. Меня подмывало открыть ее прямо сейчас, но было еще слишком рано. Значит, отложим на потом.
Я прошел на кухню. В квартире было прохладно, и это напомнило мне, что хоть и весна на дворе, но я снова в Англии. Я включил центральное отопление, а затем, поразмыслив, поставил чайник.
Давненько я не пил чай.
На телефоне мерцал сигнал, оповещающий, что есть сообщение. Точнее, больше двух десятков сообщений. Я машинально потянулся включить прослушивание, но передумал. Если бы я кому-то был срочно нужен, то позвонили бы на мобильник.
К тому же ни один звонок не был от Дженни.
Я заварил себе кружку чаю и отнес на обеденный стол. В центре стола стояла пустая ваза для фруктов, а в ней клочок бумажки. Я взял ее и увидел, что это записка, которую я написал перед отъездом. «Подтвердить Тому время прилета».
Скатав бумажку в шарик, я бросил его обратно в вазу.