– В общем-то да.
– Ваша «парная теория»?
– Она самая.
Виктория улыбнулась:
– Мне было интересно, сколько времени вам понадобится, чтобы прийти поговорить со мной о ней.
– Я не проталкиваю ее. Мне просто любопытно, вот и все. Сегодня утром статья о ней была на первой полосе. Однако за все трехчасовое совещание вы почти не упоминали об этой теории.
– Все присутствовавшие прочитали утреннюю газету. Серьезное обсуждение возбудило бы их размышления. Я уже говорила вам в машине. Если теория неверна, незачем направлять рвение оперативной группы в ложном направлении.
– Почему вы уверены, что она неверна?
– Я этого не говорила.
– Думаете, в ней есть смысл? Я имею в виду, хоть какой-то?
– Вам стало бы легче, если бы я сказала, что смысл есть?
– Может быть.
Виктория подняла бровь.
– Ну да, – призналась Энди, – стало бы. И не потому, что я такая эгоистка. Просто после той небольшой речи, которую вы утром произнесли в машине, меня мучает неопределенность.
– Что вы имеете в виду?
– Вы сказали: мол, не страшно, что моя теория просочилась в прессу, если только я права.
– Верно.
– Ну, по-моему, нечестно поднимать нож гильотины, а потом даже не намекнуть, считаете ли вы, что я права. Или нет.
Виктория кивнула:
– Справедливый упрек.
Энди так и не поняла, соглашается ли Сантос с ней или просто признает право агента на недовольство.
– И что же вы думаете о «парной теории»?
– Она четко применима, если сосредоточиться на первых двух жертвах. Два белых мужчины пятидесяти одного года. Один и тот же цвет волос и глаз. Разведены, средний класс. С точки зрения виктимологии единственное видимое различие в том, что один водил пикап 1989 года, а у другого машина была 1993 года. И разумеется, сходство не заканчивается выбором жертв. Оба были удавлены и получили после смерти ровно по одиннадцати ударов ножом, одинаково изуродованы и оставлены напоказ в собственных гостиных. И вот что я еще только что разыскала в полицейских рапортах. В обоих случаях, когда прибыли копы, были включены телевизоры. И настроены, черт возьми, на одну и ту же станцию. «КОМО», четвертый канал.
– Так вы понимаете, отчего я отталкивалась, – сказала Энди.
– Разумеется. Но есть и различия. Пока мы не составим более полный портрет убийцы, трудно сказать, являются ли эти приметы важными психологическими признаками или просто косметическими изменениями в modus operandi [7] преступника, его почерке.
– Но как вы говорите, чем больше сравниваете эти три случая, тем более жизнеспособной становится «парная теория».
– Этого я не говорила. Я сказала, что двое мужчин весьма похожи.
– Женщина тоже была удавлена.
– Да. Только в отличие от мужчин ее сфотографировали живой и послали фотографии в Центр жертв пыток.
– Зато во всех трех случаях использовалась одна и та же веревка. Разве это не говорит о том, что жертва номер четыре будет очень похожа на убитую и, может быть, ее фотографии тоже пришлют в Миннеаполис?
– Этих предположений недостаточно, чтобы сообщать в газету.
Энди заметно сникла.
Виктория быстро переключилась на другую тему:
– Кстати, что вы думаете о лопнувшей барабанной перепонке?
– О чем?
Сантос заглянула в блокнот.
– Я как раз читала окончательный отчет о вскрытии убитой – прямо с пылу с жару. Вы еще не познакомились?
– Боюсь, я не обратила внимания на уши.
– У нее порвана барабанная перепонка в левом ухе. Да, при удушении увеличивается давление в голове, но я никогда не слышала, чтобы из-за этого лопались барабанные перепонки. Интересно, что у двух жертв-мужчин никаких повреждений ушей нет.
– И что же, по-вашему? Моя «парная теория» отправляется в помойку, потому что у жертвы номер три лопнула барабанная перепонка?
– В данный момент проблема вашей теории не только в этом. Даже простой факт, что во всех трех подтвержденных убийствах использовалась одна и та же веревка, говорит, что мы, вероятно, имеем дело с серийным убийцей. Но трудно прикрепить нашему преступнику ярлык так называемого парного убийцы, когда у нас всего одна пара. Нельзя быть уверенным, что у неизвестной женщины обязательно будет двойник.
– Это несколько консервативно, вам не кажется?
– Вы хотите перепугать весь город? Благодаря утренней газете, возможно, все тридцати-с-чем-то-летние брюнетки в Сиэтле ходят по улицам с оглядкой.
– Может, это и неплохо.
– А может быть, ужасно. Вдруг мы внушили всем блондинкам и рыжим в округе Кинг ложное чувство безопасности.
Энди внезапно поняла нежелание Сантос принимать «парную теорию» – по крайней мере публично.
– Впрочем, давайте вернемся на землю. Точно ли преступник выберет следующей жертвой женщину, которая настолько похожа на нашу неизвестную, насколько походили друг на друга удушенные мужчины? Может быть, он уже убил Бет Уитли, а предшествующая убитая не просто некая брюнетка тридцати с чем-то лет? Вдруг это тоже богатая мать шестилетней дочери, отдалившаяся от влиятельного супруга – совсем как миссис Уитли?
– Хорошо. Если четвертой жертвой все же стала Бет Уитли, то я бы проверила ее уши.
– И если вы найдете лопнувшую барабанную перепонку…
Виктория глянула на разложенные на столе фотографии, потом снова посмотрела на Энди:
– Тогда я скажу, что мы имеем дело с кошмарным сукиным сыном.
Голос Энди задрожал.
– И я бы подтвердила, что вы правы.
Вообще говоря, Гас не хотел, чтобы дочь видела это. Он даже не сказал Морган, что должен появиться в вечерних новостях. Сказала Карла. Гас не просил ее ничего не говорить девочке: он лишь надеялся, что сестре самой хватит здравого смысла. Тот факт, что отец попытался сохранить свое заявление в тайне, казалось, только подстегнул решимость Морган смотреть.
Она устроилась на кожаном диване за добрых пятнадцать минут до пятичасовых новостей. Гас не хотел позволять ей смотреть передачу, пусть даже она взрослее большинства ровесниц. Уитли несколько минут объяснял, зачем журналисты приходили в дом и что он им сказал. И все время напоминал о приключении в зоопарке. Безопасный образ: мама ушла смотреть на белых медведей. (Ох, если бы все было так просто…)
– Ну пожалуйста, можно, я погляжу? – упрашивала Морган.
– По-моему, это не слишком хорошая идея.