Наутро тамилец проснулся после короткого и глубокого сна. Дверь в спальню была открыта, кровать прибрана. На покрывале лежала записка: «Спасибо за всё. С.» — и номер телефона.

Дорожная сумка всё ещё стояла на полу.

Мараван включил компьютер и вошёл в Интернет. Он регулярно заглядывал на сайты ТОТИ и правительства Шри-Ланки. Ни те ни другие не заслуживали доверия, однако, сопоставляя их друг с другом и дополняя информацией из западных СМИ и отчётов международных организаций, Мараван мог получить хотя бы приблизительную картину происходящего на родине.

Правительственные войска взяли город Муллайтиву и двигались дальше на север. Вскоре армия «тамильских тигров» окажется в окружении, а вместе с ней, по оценкам международных источников, около двухсот пятидесяти тысяч гражданских лиц. Обе стороны обвинялись в использовании мирных жителей в качестве живого щита. Однако в местных СМИ о надвигающейся катастрофе почти ничего не говорилось.

Несмотря на хаос в стране, пункт связи в «Баттикалоа-Базаре» снова заработал. Не успел Мараван встать из-за компьютера, как раздался звонок. Завтра в одиннадцать часов дня он должен был позвонить по хорошо известному ему номеру. Сестра хотела с ним поговорить.

Мараван настроился на плохие новости.

После завтрака он набрал номер Санданы. Девушка ответила не сразу.

— Не могу говорить, — сказала она. — Сейчас занимаюсь клиентом. Позвоню вам в перерыв.

— А когда он будет? — поинтересовался Мараван.

Но Сандана уже повесила трубку.

Тамилец ждал. Он сидел у телефона и смотрел на сумку, которая стояла на полу, как будто наконец обрела своё место.

Что думает Сандана? Или она не боится скандала и намерена переехать к Маравану? Вполне возможно, когда речь идёт о девушке, выросшей в Европе и чуждой обычаям и культуре его родной страны. Такая пойдёт и на разрыв с родителями, ради того чтобы жить с любимым человеком, и подобное здесь уже случалось.

В основном, конечно, дело касалось местных мужчин. Однако если тамилец будет жить с тамилкой без благословления родителей, да ещё и не подходящей ему касты, для обоих неминуемо изгнание из общины.

Пойдёт ли он на это? Хочет ли он стать изгоем вместе с ней? Они поставят себя вне жизни диаспоры, а если и решатся когда-нибудь прийти на праздник в храм, их будут там игнорировать. Смог бы он так жить?

Смог бы, если б любил эту женщину.

Он представил себе Сандану. Непримиримую и послушную, как на празднике урожая. Решительную и неуверенную, как вчера. Она говорила по-тамильски с чуть заметным швейцарским акцентом, но выглядела неестественно в джинсах и пуловере.

Тем не менее он смог бы.

Наконец раздался звонок.

— Вам надо было разбудить меня, — сказал девушке Мараван. — Я приготовил бы яичницу.

— Я заглянула к вам, вы так крепко спали, — ответила она.

Они поговорили ещё, словно два любовника после своей первой ночи.

— Мой перерыв подходит к концу, — сказала, наконец, Сандана. — Вы дома после обеда? Я хотела забрать сумку, переезжаю к коллеге.

34

Время, назначенное сестрой для переговоров, оказалось крайне неудобным. «Пища любви» получила очередной заказ от Кули, и в одиннадцать часов дня тамилец должен был стоять на кухне особняка в Соколином переулке и вовсю заниматься готовкой. Однако при достаточной организованности Маравана и расторопности Андреа и то и другое можно было совместить. И вот в назначенный час тамилец, в наушниках и с блокнотом наготове, сидел перед компьютером и набирал нужный номер.

Связь сработала сразу. Сначала трубку взял хозяин лавки. Мараван назвал ему своё имя и через несколько секунд услышал голос своей старшей сестры.

— Мараван? — спросила она сквозь слёзы.

— Что-нибудь с Улагу?

Рагини продолжала всхлипывать.

— Нангай, — расслышал наконец Мараван.

«Нет, только не Нангай», — пронеслось у него в голове.

— Что с ней?

— Она умерла.

Сестра снова заплакала.

Мараван уткнул лицо в ладони и замолчал. Он не отвечал, пока наконец голос Рагини не вывел его из оцепенения.

— Брат, ты ещё здесь?

— Как?.. — только и смог вымолвить Мараван.

— Сердце, — ответила сестра. — Всё случилось внезапно.

— Но у неё было здоровое сердце.

Сестра замолчала.

— Нет, Мараван, два года назад она перенесла инфаркт, — сказала она наконец.

— Но мне никто ничего не сообщил!

— Она не хотела, чтобы ты узнал.

— Почему?!

— Боялась, что из-за неё ты вернёшься.

Распрощавшись с сестрой, Мараван пошёл в спальню, снял со стены фотографию своей двоюродной бабушки и поставил её переддомашним алтарём. Потом встал на колени и помолился за Нангай.

Мараван спрашивал себя, насколько верны были её опасения? Вернулся бы он на родину, узнав о её инфаркте?

Скорее всего, нет.

В тот день в меню «Пищи любви» были внесены изменения. Мараван готовил всё в точности так, как его учила Нангай.

Например, он отказался от блюда, которое сам называл «мужчина и женщина». Пюре из замоченного в подслащённом молоке белого маша он просто подсушил в духовке.

Из смеси шафрана, молока и миндаля тамилец приготовил тёплый напиток. А из шафранового масла гхи сдалал пасту, которую следовало запивать тёплым молоком.

Он не пользовался роторным испарителем, не делал гелификацию и не отделял аромат от текстуры. Этот ужин он готовил в честь той, кому был обязан всем. Хотя бы сегодня Мараван решил воздержаться от тех новшеств, которые Нангай никогда бы не одобрила.

И всё время готовки, как дань памяти Нангай, на кухне стояла тава с тёплым кокосовым маслом, корицей и листьями карри, наполняя комнату ароматом его молодости.

Андреа сразу заподозрила неладное. Во-первых, Мараван слишком задержался у телефона. А вскоре вся квартира пропахла смесью карри и корицы. И это при том, что он не выносил никаких запахов в помещении! Кроме того, Андреа не могла не заметить изменений в меню.

Девушка сразу сделала Маравану замечание, но в ответ поймала его сердитый взгляд.

— Это или ничего, — строго сказал он и потом до конца вечера не произнёс ни слова без крайней необходимости.

На лице клиента — постоянного посетителя — проступило разочарование, когда ему принесли «привет из кухни»: десертную ложку какой-то тёмной пасты и водочную рюмку с тёплым напитком, который Андреа представила как «белый маш с молоком». Однако сидевшая рядом женщина казалась настолько заинтригованной происходящим, что он ничего не сказал.