— Не попросить ли добавки?
Девушка позвонила в храмовый колокольчик.
Мараван со своим амюс-буше был тут как тут.
Стоило ему только открыть бутылочку с эссенцией из листьев карри, корицы и кокосового масла и брызнуть несколько капель на крошечную чапати из рисовой муки, как в нос снова ударил аромат его юности. Его и Улагу, чья жизнь оборвалась так рано.
И тогда Мараван решился на то, чего прежде никогда не делал: он взял одну чапати и засунул её себе в рот, чтобы, закрыв глаза, ощутить во рту её вкус, постепенно раскрывающийся во всех своих оттенках.
— Я думала, они у тебя наперечёт, — недовольно заметила Андреа, ожидавшая возле двери очередного сигнала.
Мараван открыл глаза, прожевал и глотнул.
— Их хватит, — ответил он Андреа.
Со второго этажа послышался звонок. Андреа взяла чапати и понесла вверх по лестнице.
Вернувшись на кухню, она поставила перед Мараваном пустой бокал.
— Он хочет ещё.
Мараван сделал ещё один коктейль.
Дальманн ещё успел насладиться переплетёнными лентами из машевой муки и замороженной шафран-миндальной эспумой. Потом Македа, громко звеня в колокольчик, сбежала вниз по лестнице.
— Он умирает, — сообщила она и сразу поспешила обратно.
Мараван с Андреа устремились за ней.
Дальманн лежал на индийских подушках. Его сжатая в кулак правая рука покоилась на груди. На белом лице блестели капельки пота. Рот был разинут, словно ему не хватало воздуха. В широко раскрытых глазах застыл ужас.
Македа, Андреа и Мараван остановились у входа. Никто из них не подошёл ближе, каждый думал о своём. Иногда им казалось, что Дальманн хочет что-то сказать, но не может. Он то закрывал глаза, словно устав сопротивляться смерти, то вдруг снова оживал и возобновлял борьбу за жизнь.
— Нужно позвонить, — предложила Андреа.
— Да, нужно, — согласилась Македа.
— Номер 144, — добавил Мараван.
Но никто из них не сдвинулся с места.
Потом Македа всё-таки вызвала «Скорую помощь», а Андреа и Мараван рассказали прибывшим дежурным полицейским, что произошло.
Врачу оставалось только констатировать смерть пациента. Вскрытие показало, что стент, вставленный в коронарную артерию восемь месяцев назад, несмотря на кардиоаспирин и плавике, сдвинулся с места. По словам лечащего врача, доктора Хоттингера, летальный исход стал следствием нездорового образа жизни, который, несмотря ни на что, продолжал вести больной.
Показания эфиопско-британской гражданки Македы Ф., которая в тот вечер готовила для покойного, подтвердили мнение доктора. На это же указывало и содержание алкоголя в крови.
Герман Шеффер организовал для Эрика Дальманна достойные похороны, на которых тем не менее присутствовало меньше гостей, чем ожидалось. Он же позаботился о хорошем некрологе в журнале «Пятница».
Остальные СМИ отделались объявлениями. Фирма «Палукрон» ни в одном из них не упоминалась.
На островах Силли [47] нарциссы цветут ещё в ноябре. А сейчас, в апреле, они торчали небольшими группками в траве, придавая поляне сходство с английским газоном.
Вот уже две недели Андреа и Македа завтракали в постели, а потом спускались к морю по узкой тропинке, чтобы, подобно вялым доисторическим животным, весь день валяться на берегу.
— А знаешь, почему я не стала помогать Дальманну? — неожиданно спросила Андреа подругу.
До сих пор они избегали говорить на эту тему.
— Ты хотела, чтобы он умер, — предположила Македа.
Андреа кивнула:
— Я страшно ревновала.
Македа положила руку подруге на плечо и притянула её к себе.
Некоторое время они шли в обнимку, но потом тропинка сузилась настолько, что девушки были вынуждены разойтись. Андреа выступила вперёд.
— В тот вечер он должен был умереть на мне, — вдруг сказала Македа.
Андреа остановилась и оглянулась на неё.
— Я думала, он не мог больше заниматься сексом.
— Я хотела применить специальные средства, помогающие эрекции.
— Это как?
— Я попросила Маравана добавить их ему в пищу.
Андреа уставилась на эфиопку широко раскрытыми глазами.
— Вы хотели его извести?
Македа кивнула:
— Чтобы он поплатился и за всех остальных.
Андреа опустилась на мягкую траву с краю тропинки. Её и без того белая кожа стала ещё бледнее.
— И конечно, этот препарат спровоцировал второй инфаркт, — кивнула она.
Македа села рядом и улыбнулась.
— Ничего подобного. Мараван их не использовал.
— Ты уверена?
— Он вернул их мне в тот же вечер.
— Слава богу!
Они посидели ещё некоторое время, глядя на море, даже в это время года тёплое благодаря Гольфстриму, и на облака, сгрудившиеся в западной стороне неба.
— Может, есть на свете высшая справедливость, — задумчиво заметила Андреа.
— Это точно, — отозвалась Македа.
На тарелке лежали половинки манго и нарезанные ломтиками ананасы. Из манго Мараван вырезал косточку, потом при помощи ножа украсил тёмно-жёлтую мякоть узором в клетку и вывернул плод наизнанку. Теперь его нежная плоть походила на броню.
Ломтики ананаса Мараван уложил лодочкой. Сзади торчал хвост жёстких листьев. Чешуйчатую кожуру тамилец срезал, круглую сердцевину плода удалил. Мягкие прямоугольные кусочки лежали на тарелке в шахматном порядке, касаясь друг друга краями, обращёнными к её середине.
Не сказать чтоб очень оригинально, зато красиво и удобно есть.
В то ранее утро Мараван работал на своей кухне. Он смотрел в окно на дождь и серый, промозглый день. Мусоровоз с грохотом опустошил контейнер, а потом дома на Теодорштрассе снова погрузились в зловещую тишину, воцарившуюся здесь с тех самых пор, как правительство Шри-Ланки объявило о поражении ТОТИ. Журналистов, независимых наблюдателей и международные организации по-прежнему не пускали в зону боевых действий. Оставалось верить зловещим слухам о десятках тысяч убитых, замученных голодом, павших жертвами эпидемий мирных жителях и о военных преступлениях, совершаемых обеими воюющими сторонами. Те, у кого были родственники в этих районах, со страхом ожидали новостей. Те, до кого доходили хорошие известия, не смели радоваться, оглядываясь на остальных. И всех одинаково пугала неопределённость будущего, и в Европе, и на Шри-Ланке.