— Гейб, недостатка в алмазах нет и никогда не было. Тебе известно, что вам меня не купить. Целая дюжина картелей не помешает мне продать мои камни.
— Ты ведешь себя глупо, Артур. Из-за отказа сотрудничать ты теряешь миллионы.
— А рассчитываю получить миллиарды, — многозначительно обронил Дорсетт.
— Значит, это правда? — спокойно поинтересовался Страузер. — Ты копил камни, чтобы при случае сорвать крупный куш?
Дорсетт взглянул на него и улыбнулся, обнажив желтые зубы:
— Разумеется, это правда. Все, за исключением крупного куша по-быстрому.
— Отдаю тебе должное, Артур, ты откровенен.
— Мне нечего скрывать, тем более сейчас.
— Ты не сможешь и дальше действовать как заблагорассудится, словно никакой системы не существует. В убытке окажутся все.
— Легко тебе и твоим приятелям по картелю говорить, когда вы монопольно держите в своих руках всю мировую добычу алмазов.
— Зачем будоражить рынок? — попробовал урезонить его Страузер. — К чему раз за разом резать друг другу глотки? Зачем вносить разлад в стабильный и процветающий бизнес?
Дорсетт остановил его жестом. Кивнул официанту, подававшему салат из омаров. Затем уставился прямо Страузеру в глаза:
— Я не по причуде действую. У меня на складах по всему миру скопилось больше сотни тонн алмазов, и еще десяток тонн готовятся к отправке, пока мы тут говорим. Потребуется еще несколько дней, чтобы обработать их и огранить. Я намерен продавать их через сеть магазинов «Дома Дорсетта» по десять долларов за карат. Когда я закончу, рынок обрушится и бриллианты утратят свою притягательность и как предмет роскоши, и как хранилище капитала.
Страузера будто оглушило. Раньше ему казалось, что рыночная стратегия Дорсетта состоит в том, чтобы временно сбросить цены и получить быструю прибыль. И вот теперь он понял чудовищность грандиозного замысла.
— Ты же пустишь по миру тысячи розничных и оптовых торговцев, в том числе и себя самого. Что, скажи на милость, можно выиграть, надев петлю на шею и прыгнув с табуретки?
Дорсетт положил вилку рядом с тарелкой, залпом допил пиво, знаком велел подать еще банку. И только потом ответил:
— Я сейчас сижу на том же стуле, на каком сотню лет картель сидел. У них под контролем восемьдесят процентов мирового рынка алмазов. А я контролирую восемьдесят процентов мирового рынка драгоценных самоцветов.
Страузер почувствовал легкое головокружение.
— Я и не знал, что у тебя так много копей цветных камней.
— И никто на всем свете пока этого не знает. Ты первый, не считая семьи. Дело было долгое и нудное, в нем участвовали десятки взаимосвязанных корпораций. Я выкупил все до единой крупные копи, добывающие самоцветы. После того как бриллианты обесценятся, я выведу на сцену цветные драгоценные камни. Я начну продавать их со скидкой, чтобы взвинтить спрос. Потом я постепенно подниму розничные цены, получу прибыль и развернусь.
— Ты всегда был рвачом и негодным актером, Артур. Но даже тебе не развалить того, что создавалось целое столетие.
— В отличие от картеля я не собираюсь давить конкуренцию на уровне розницы.
— Ты ведешь сражение, победить в котором никому не дано. Прежде чем ты обрушишь рынок алмазов, картель сломает тебя. Мы пустим в ход все международные финансовые и политические рычаги, какие только есть, чтобы остановить тебя.
— Против ветра дуешь, дружок, — добродушно отозвался Дорсетт. — Канули дни, когда покупатели пресмыкались в ваших помпезных и всесильных конторах в Лондоне и Йоханнесбурге. Канули дни, когда они сапоги вам лизали, лишь бы попасть в реестр постоянных покупателей. Больше никаких задворок, чтобы обойти вашу хорошо смазанную машину и приобрести необработанные камни. Никогда больше международная полиция и ваши наемные службы безопасности не станут симулировать борьбу с людьми, которых вы обозвали преступниками, потому что они дали втянуть себя в ваш искусственно созданный миф о контрабанде и наживе на том, что ваши мелкие сошки бесстыдно разрекламировали как великий и ужасный рынок бриллиантов. Больше никаких препон в создании громадного спроса. Вы оболванили правительства, заставив их принять законы, которые направляли торговые потоки бриллиантов в ваши — и только в ваши — карманы. Законы, которые запрещали мужчине или женщине на законном основании продать природный алмаз, найденный на садовом участке. Теперь наконец-то давняя иллюзия бриллиантов как ценности развеется: еще несколько дней — и ее объявят сгинувшей.
— Тебе не перебить нас ценой, — сказал Страузер, с трудом сохраняя спокойствие. — Нам ничего не стоит потратить сотни миллионов на рекламу и восхваление любви к бриллиантам.
— А ты не думаешь, что я это учел и к этому подготовился? — Дорсетт рассмеялся. — Я не меньше вашего вложу в бюджет собственной рекламной кампании, расписывающей хамелеоновы чары драгоценных самоцветов. Вы хлопочите о продаже одного-единственного камушка для обручального кольца, а я разверну широкое многоцветье; самоцветы изменят мир моды. Моя кампания пройдет под лозунгом «Расцвети свою любовь». Но и это еще половина дела, Гейб. Еще я намерен вбить в башку великой черни, насколько по-настоящему редки драгоценные самоцветы по сравнению с алмазами, которых пруд пруди. Увидишь, я сумею отвадить покупателей от бриллиантов.
Страузер вскочил на ноги и, швырнув салфетку на стол, выпалил:
— Твое сумасбродство угрожает благосостоянию многих людей. Долг честного человека — помешать тебе внести сумятицу в рынок.
— Не будь дураком, — осклабился Дорсетт. — Присоединяйся. Брось бриллианты, переходи на службу к драгоценным самоцветам. Шевели мозгами, Гейб. Цвет — вот волна, которая взметнет будущий рынок ювелирных изделий.
Страузер усилием воли сдержал гнев, рвущийся наружу.
— Моя семья торговала алмазами в десяти поколениях. Я жил и дышал бриллиантами. И не мне поворачиваться спиной к традициям. У тебя, Артур, грязные руки и скверная душа. Я лично буду бороться с тобой по всем статьям до тех пор, пока ты не перестанешь влиять на рынок.
— Поздно спохватился, — холодно произнес Дорсетт. — Стоит только драгоценным самоцветам завоевать рынок, как бриллиантовая мания исчезнет в одну ночь.
— Не исчезнет, если я встану на защиту.
— Ты что собираешься делать?
— Предупредить совет директоров о твоих намерениях. Пусть картель предпримет незамедлительные меры, чтобы сорвать твои планы.
Дорсетт мрачно посмотрел на Страузера:
— Не думаю, что это возможно.
Страузер не уловил смысла сказанного и повернулся, собираясь уйти.
— Раз ты не прислушиваешься к голосу разума, мне нечего больше сказать. Счастливо оставаться, Артур.
— Погоди, Гейб, у меня есть для тебя подарок.
— Мне от тебя ничего не нужно! — сердито вскричал Страузер.