Они подошли к руслу узкой песчаной реки, бегущей между холмами, усеянными камнями. По этому руслу они шли до тех пор, пока оно не повернуло на север, после чего выбрались на берег и двинулись прежним курсом. Начинался новый день, и Питт остановился, чтобы свериться с картой Фэйруэзера, развернув дрожащий лист к разгорающемуся на востоке зареву восхода. Схематичный рисунок указывал на какое-то огромное сухое озеро, тянущееся почти до Транссахарской магистрали. И хотя по ровной почве шагать было легче, Питт отметил про себя новую смертоносную опасность – на открытом пространстве не существовало тени. Стало быть, во время палящего дневного зноя отдохнуть будет негде. Твердая гравийная почва не позволит зарыться в нее. Придется продолжать движение, претерпевая всю ярость открытого жара. А солнце уже взрывалось в небе, подавая сигнал к началу нового дня нечеловеческих мучений.
По счастью, небо ненадолго заволокло облаками, скрыв солнце и подарив людям почти два часа блаженного облегчения. Однако вскоре облачность растаяла, и солнце вернулось, еще более жгучее, чем прежде. К полудню Питт и Джордино едва цеплялись за жизнь. Они чувствовали, что если их измученные тела не прикончит дневная жара, то это сделает ночной холод.
И тут они внезапно вышли к глубокому ущелью с крутыми склонами, уходящими вниз метров на семь ниже поверхности сухого озера и разрезающими его подобно рукотворному каналу. Поскольку Питт смотрел только себе под ноги, он чуть не сорвался с обрыва. Чудом удержавшись на краю, он остановился, в отчаянии взирая на неожиданное препятствие. Он просто был уже не в состоянии сползти вниз, на дно этого ущелья, а затем вскарабкаться наверх, на другую сторону. Джордино зашатался рядом с ним, обмяк и упал на землю.
Бросив взгляд через разлом на простирающееся впереди пространство, Питт понял, что их эпическая борьба, несмотря на все их упорство, выносливость и силу воли, подошла к концу. Они прошли только тридцать километров. Оставалось еще пятьдесят.
Джордино медленно поднял голову и взглянул на Питта, который все еще стоял на ногах, устремив взор на восток, на цель, которая была мучительно близка, но недостижима.
Несмотря на усталость и вымотанность, Питт выглядел великолепно. Его мужественное суровое лицо, проницательные бледно-зеленые глаза, нос, подобный клюву хищной птицы, голова, обмотанная белым полотенцем, из-под которого торчали пряди черных волнистых волос, производили впечатление гранитной несокрушимости – ничто в его облике не указывало на то, что этот человек измучен до предела и стоит перед лицом верной смерти.
Он осмотрел ущелье в обоих направлениях, и в его глазах, едва видимых сквозь узкую щель тюрбана, появилось недоумение.
– Я сошел с ума, – прошептал он.
Джордино еще внимательнее посмотрел на него:
– Я-то сошел с ума еще двадцать километров назад.
– Клянусь, что я вижу... – Питт медленно покачал головой и потер глаза. – Должно быть, это мираж.
Джордино прищурился и внимательно всмотрелся в раскаленное марево, дрожащее внутри оврага. Вдали, за волнами жара, тускло мерцали водяные покровы. Воображаемое зрелище того, чего он так жаждал, было невыносимо. Джордино отвернулся.
– Ты видишь? – спросил Питт.
– Даже с закрытыми глазами, – слабо проскрипел Джордино. – Я вижу салун с танцующими девушками, зазывающими гостей огромными кружками ледяного пива.
– Я серьезно.
– Я тоже, но если ты имеешь в виду то фантомное озеро на равнине, то забудь о нем.
– Нет, – коротко сказал Питт. – Я имею в виду тот самолет на дне расщелины.
Сначала Джордино решил, что его друг окончательно спятил, но затем уставился вниз, туда, куда указывал Питт.
Ничто из произведенного руками человека в пустыне не распадается и не гниет. Худшее, что может случиться с металлом, – его занесет песком. Здесь же, уткнувшись сплющенным носом в противоположный склон ущелья, неожиданный и чужой в этом сухом русле, не развалившийся и не сгнивший, почти не тронутый ржавчиной и не засыпанный песком, лежал потерпевший аварию самолет. Судя по внешнему виду, это был моноплан с высоко расположенными крыльями очень старой постройки – подобные модели были сняты с производства более полувека назад.
– Ты видишь это? – повторил Питт. – Или я все-таки сошел с ума?
– Тогда я тоже сошел с ума, – хмыкнул Джордино. – Эта штука действительно очень похожа на самолет.
– Значит, это должно быть реальностью.
Питт помог Джордино встать на ноги, и они побрели по обрыву ущелья, пока не оказались прямо над местом катастрофы. Состояние фюзеляжа и крыльев оказалось удивительно хорошим, и можно было разобрать идентификационные знаки. Алюминиевый пропеллер искорежился, когда коснулся склона, а радиально расположенный двигатель с обнаженными цилиндрами практически въехал в кабину и развернулся вверх, обломав несколько креплений. Однако, если не считать этого и искореженного шасси, самолет пострадал не так уж сильно. Еще они заметили бороздки на краю расщелины, оставленные колесами самолета за мгновение до того, как он свалился с обрыва на дно сухого русла.
– Как ты думаешь, – сколько времени он уже находится здесь? – проговорил Джордино.
– По крайней мере лет пятьдесят, а то и шестьдесят, – ответил Питт.
– Пилот, очевидно, остался жив и ушел отсюда.
– Он не выжил, – покачал головой Питт. – Из-под левой плоскости торчит его нога.
Джордино перевел взгляд на левое крыло. В тени крыла виднелся старомодный кожаный сапог со шнуровкой доверху и часть брюк цвета хаки.
– Как думаешь, он не будет возражать, если мы к нему присоединимся? У него здесь единственная тень на всю округу.
– Ты угадываешь мои мысли, – сказал Питт, усевшись над обрывом и свесив ноги вниз. В следующее мгновение он заскользил на спине по склону, умело руля ступнями и одновременно используя их как тормоза.
Секунду спустя за ним последовал и Джордино. Друзья приземлились на дно высохшего потока, сопровождаемые лавиной песка и гравия. Так же как в пещере с рисунками, нарастающее возбуждение на время вытеснило мысли о жажде. Они тут же вскочили на ноги и приблизились к телу давно умершего пилота.
Песок засыпал нижнюю часть фигуры, привалившейся спиной к фюзеляжу самолета. Примитивный костыль, сделанный из распорки крыла, лежал рядом с выставленной ногой, на которой отсутствовал сапог. Там же лежал и самолетный компас, полузанесенный песком.
Пилот удивительно хорошо сохранился. Яростная жара и бесстрастный холод так хорошо поработали на пару над мумификацией трупа, что даже обнаженная кожа лишь потемнела и приобрела ровный глянец, как на обуви. На лице можно было прочесть выражение покойного умиротворения, а руки, застывшие в неподвижности на шестьдесят лет, были мирно сложены на животе. Старинный кожаный шлем с защитными очками лежал брошенным около ноги. Черные волосы, спутанные и затвердевшие от пыли и воздействия погоды, ниспадали ниже плеч.