Бэннон и Джиордано уже встречались несколько раз на начальном этапе строительства больницы, и теперь обменялись любезностями, прежде чем Джиордано приступил к официальным представлениям. Процедура закончилась довольно быстро по причине моросящего дождя и ледяного ветра, и люди, сгорбившись, торопливо вошли в здание.
— Думаю, неплохо было бы выпить кофе, прежде чем мы приступим к делу, — негромко сказал Джиордано Бэннону. — Надо дать всем возможность познакомиться друг с другом в неофициальной обстановке.
Бэннон молча кивнул в знак согласия, не выразив по этому поводу энтузиазма, и направился следом за Джиордано через застланный ковром вестибюль в направлении больничного ресторана. Он представлял собой длинную комнату с низким потолком и большими витражными окнами, выходившими в формальный садик. В это время года сад являл собой типичную зимнюю картину северной климатической зоны. Серое небо перечеркивали голые ветви деревьев, каменные дорожки были покрыты мхом, пышно разросшимся в сырости и холоде там, где не могла выжить никакая другая растительность. Главным украшением сада являлся бассейн с лилиями, рядом с которым высилась скульптура, наводящая на мысль о Древней Греции — трогательно одинокая фигура охотника, забредшего далеко от дома.
Официантки, одетые в розовую униформу с логотипом «Медик Экосс», принесли кофе на серебряных подносах.
— Неудивительно, что они оказались в финансовой дыре, — проворчал один из прибывших, член совета местной лейбористской партии. — Это не больница, а какой-то пивной бар. Вы только поглядите! Повсюду ковры, кондиционеры, пошитая на заказ униформа. Больницы не должны быть такими!
— Напротив, — ответил его собеседник. — Может быть, вы предпочитаете викторианские трущобы с их ароматами дезинфектантов и персоналом, обдающим вас перегаром после субботней выпивки, но, если говорить откровенно, я считаю, что все больницы должны выглядеть в точности, как эта, и чем скорее это произойдет, тем лучше.
— Вы имеете в виду приватизацию? — фыркнул лейборист. — Это хорошо для богатых, а как насчет остальных? Скажите-ка мне — кто позаботится о людях, страдающих хроническими заболеваниями, о душевнобольных?
Его собеседник явно не испытывал желания снова начинать набивший оскомину спор, который к тому же ничего не решал.
— Ладно, эту песню я уже слышал, — сказал он, подняв руку. — Давайте хотя бы сегодня не будем ее запевать.
— Хорошо, я скажу вам только одну вещь, — не унимался лейборист. — Если они надеются уговорить меня очередной раз вложить деньги налогоплательщиков в эту громаду, чтобы они могли дальше тратить их направо и налево, пусть лучше хорошенько подумают. Нам обещали, что это учреждение в течение года встанет на ноги, а по истечении полутора лет начнет приносить ощутимый доход. Нам обещали, что дополнительные рабочие места и вложение денег поднимут экономику области и что мы имеем теперь? Три года прошло, а они снова просят милостыню! Это оскорбительно. Народ просто не стерпит подобной наглости!
Выговорившись, лейборист отошел, и его место занял один из сотрудников Бэннона, услышавший разговор.
— Не знаю, как вы, но я не уверен, что существует какая-то альтернатива, — сказал он. — В проект уже вложено двадцать семь миллионов — мы не можем просто списать их и выйти из игры. Не говоря уж о том, что этим не замедлит воспользоваться оппозиция.
— Совершенно верно, я помню шумиху, которую они устроили, когда больница была еще только в проекте. Они твердили, что такого никогда не бывало, что гораздо выгоднее построить винокуренный завод в Райаде или свинокомплекс в Тель-Авиве, но в итоге появилась она — первоклассная частная больница в самом тылу лейбористской партии Глазго. Вот так-то! — Мужчина улыбнулся своим воспоминаниям.
— Решающую роль сыграл высокий уровень безработицы в строительной промышленности, — сказал чиновник. — Перспектива потерять огромный строительный проект была слишком высокой платой за чьи бы то ни было предрассудки.
— «Принципы» имеют привычку превращаться в «предрассудки», когда в деле замешаны большие деньги, — заметил его собеседник.
На лице чиновника появилась скромная улыбка умудренного жизнью человека, который знает правила игры.
— Насколько серьезные у них проблемы?
— Если вас интересует мое мнение, то я считаю, что все можно решить с помощью разумной маркетинговой политики. Дело развивается медленнее, чем ожидалось, и есть большая вероятность, что головная компания, Медик Интернэшнл, попытается выправить ситуацию. Они уверены, что правительство не может позволить больнице пойти ко дну, учитывая всю эту публичную шумиху и уровень безработицы, и наверняка согласится на дополнительные инвестиции, чтобы не создавать себе проблем. Ходят слухи, что Бэннон зол как черт.
— А почему дело застопорилось? Почему все эти богатеи и их семьи не мчатся со всех ног, чтобы получить лучшую медицинскую помощь, какую только можно купить за деньги?
— Трудно сказать. Возможно, они предпочитают делать себе анастомозы и протезы бедра в Лондоне, — сказал чиновник. — Там они всегда могут заказать в палату обед из Дорчестера, а когда полегчает, смотаться в «Аннабель», чтобы глотнуть пивка.
Собеседник вежливо улыбнулся шутке.
— Однако, насколько я понимаю, в отношении пересадки органов все по-другому, — сказал он. — «Медик Экосс» уже завоевала репутацию медицинского учреждения, в котором находится одно из лучших в стране отделение трансплантологии.
— Это точно, — кивнул чиновник. — А заведующий этим отделением, Джеймс Росс, признан одним из лучших хирургов-трансплантологов.
— Мне доводилось встречаться с ним на вечеринке. Славный парень. Необычное сочетание блестящего ума и приятного характера.
— Насколько я понимаю, его научно-исследовательские труды тоже феноменальные, а список журнальных публикаций — предмет зависти многих университетов. Может быть, его авторитет повлияет на окончательное решение правительства.
— Что ж, скоро мы это узнаем, — усмехнулся собеседник, глядя, как чиновник Министерства и административный секретарь «Медик Экосс» направились к выходу. Заметив, что высокий мужчина, стоявший рядом с ними, тоже вышел, он спросил:
— Один из ваших или один из них?
— Его зовут Данбар. Приехал из Лондона, — ответил чиновник. — Не спрашивайте, зачем.
Высокого шатена в темном деловом костюме, наводившем на мысль о хорошем лондонском портном, действительно звали Стивеном Данбаром. Его галстук наводил на мысль, что в прошлом он служил в десантных войсках. Темные проницательные глаза смотрели изучающе, а рот был настолько большим, что казалось, он вот-вот растянется в ухмылку, чего на самом деле никогда не случалось.
Стивена направило сюда Министерство внутренних дел Великобритании, точнее, его отделение, известное под названием Инспекторат «Сай-Мед». [1] Он состоял из небольшой группы следователей, обладавших широкими познаниями в науке и медицине. Правительство прибегало к их услугам для проведения независимых расследований в областях, выходящих за рамки полномочий полиции.