Теперь, когда я надежно зафиксирован, ты, похоже, чувствуешь себя гораздо спокойнее, позволяешь себе снять плащ и вешаешь его на один из прочих стоящих у стола стульев. Вынув из пакета рукопись, ты пристраиваешь ее на стуле чуть поодаль и раскрываешь на одной из последних страниц. Кажется, это страница триста восемьдесят три. Потом подходишь к столу и осматриваешь инструменты. Я разложил их в том порядке, в котором они будут использоваться. Первыми идут ножницы. Ты берешь их и начинаешь разрезать мой правый рукав. Он пропитан потом, и ножницы с трудом режут мокрую ткань. Тем не менее через несколько минут тебе все же удается обнажить мне всю руку по плечо.
От времени татуировка выглядит слегка расплывшейся — как чернильный отпечаток на плохой бумаге, — однако номер ISBN все еще вполне можно прочесть.
Ты отбрасываешь ножницы и находишь на обеденном столе скальпель. Поставив колено мне на предплечье и придерживая свободной рукой плечо, ты рассекаешь лезвием кожу и погружаешь скальпель в мою плоть прямо над татуировкой.
Боль пронзает все мое тело, как удар электричества. Я стискиваю зубы, изо всех сил сжимаю кулаки, и постепенно мне становится немного легче. Не вынимая скальпель, ты делаешь шаг назад и, чуть склонив голову набок, любуешься тем, как он под прямым углом торчит у меня из плеча. Удивительно, но из раны почти не течет кровь. Правда, и разрез не так уж широк, всего каких-то полсантиметра — пока еще.
Ты возвращаешься ко мне, опять ставишь колено мне на запястье и берешься за скальпель. Медленным, плавным движением ты продлеваешь горизонтальный разрез так, что он как будто опоясывает руку, проходя прямо над татуировкой. Это больно, чертовски больно, однако теперь я уже знаю, чего следует ожидать, и терплю боль молча, без крика.
Когда разрез окончен, я бросаю взгляд на свою руку. Из раны обильно течет кровь, покрывая татуировку и всю руку до локтя. Взяв со стола тряпку, ты вытираешь мою руку, которую, впрочем, сразу же опять заливает кровью.
Измазанный кровью скальпель скользит в руках, и, прежде чем взяться за второй разрез, ты протираешь его насухо бумажным полотенцем. Его лезвие погружается в мое тело под татуировкой и проделывает все тот же путь вокруг руки. Ты долго протираешь оба надреза и тщательно осматриваешь их, чтобы убедиться, что оба они образуют нечто вроде повязки на плече.
Быстрым, почти небрежным движением ты делаешь вертикальный надрез поперек повязки и поддеваешь скальпелем край кожи, так, что он повисает как кончик ленты. Бросив скальпель на стол, ты хватаешь приготовленные мной пассатижи.
Когда ты зажимаешь в них повисший кончик кожи, я зажмуриваюсь и чувствую, как твоя рука ложится мне на плечо. Носком ботинка ты упираешься в стул между моих ног.
И начинаешь тянуть.
Несмотря на то что мои глаза закрыты, меня ослепляет внезапная вспышка света, тело выгибается дугой. Я не в силах дольше сдерживать крик, и он потрясает комнату — долгий, первобытный вопль, не стихающий до тех пор, пока мои легкие не пустеют. Задыхаясь, я жадно ловлю ртом воздух, и на смену воплю приходит стон.
Через мгновение я решаюсь открыть глаза. Они полны слез, их режет от едкого пота, стекающего со лба, однако мне все же удается увидеть тебя. Ты стоишь прямо передо мной и разглядываешь лоскуток кожи, зажатый в пассатижах. С него срываются капли крови. В конце концов ты бросаешь лоскут на выложенный клинкерной плиткой пол, на который он приземляется с влажным шлепком.
Помимо моей воли взгляд падает на верхнюю часть руки. Полоска кожи шириной сантиметра два сорвана, включая подкожный слой, поэтому под льющейся ручьем кровью угадывается структура обнажившихся мышц. Я с ужасом замечаю, что сорвана только половина полоски, опоясывающей руку. Снова с всхлипом ловлю ртом воздух и отвожу взгляд. Ты заходишь мне за спину и заставляешь наклониться как можно ниже, чтобы добраться до оставшейся части полоски.
Чувствуя прикосновение пассатижей, я задерживаю дыхание в преддверии новой световой вспышки. Долго ждать не приходится. Я резко откидываюсь назад с такой силой, что стул бы опрокинулся, если бы ты не стоял у меня за спиной. От моего пронзительного крика вновь дребезжат стекла. Голова падает мне на грудь, плечи бессильно обвисают, дрожь сотрясает все тело. Дыхание превращается в хрип, в углах рта застывают струйки слюны.
Я чувствую, что ты выходишь у меня из-за спины и снова становишься напротив. Рана горит, как будто на руку надет раскаленный браслет из металла, однако эта боль постоянная, и я могу ее выносить. Ты бросаешь клещи с остатками кожи мне под ноги.
С неким чувством облегчения я констатирую, что татуировка теперь полностью удалена. Чувство это возникает не только потому, что теперь не нужно ждать нового рывка. Избавившись от доказательства своей причастности к созданию «Угла зрения смерти», я с облегчением понимаю, что свалил со своих плеч бремя ответственности писателя. Так, будто ничего и не было.
Огненное кольцо, опоясывающее мою руку, по-прежнему нестерпимо жжет, однако я пытаюсь сохранять спокойствие. Мои пальцы судорожно скрючены и напоминают кривые сучки. Малейшее движение отдается в плече и вызывает новую волну боли.
Я слышу, как ты наливаешь себе еще виски. Делаешь глоток и крякаешь от удовольствия. Затем выплескиваешь остаток прямо на мою обнаженную рану. Мое тело вытягивается в струну, насколько это позволяют путы. Задрав голову к потолку, я испускаю крик. Когда, хрипя и отдуваясь, я со стоном вновь опускаюсь на стул, ты показываешь мне зажигалку. Это самая обыкновенная одноразовая зажигалка, случайно обнаруженная мной на кухне в одном из выдвижных ящиков. Тем не менее она работает, и ты демонстрируешь это пару раз, поднося ее прямо к моим полузакрытым глазам.
Виски загорается медленно, как бы нехотя. Маленькие язычки пламени, появляющиеся в районе моей кровоточащей раны, лениво ползут вниз по руке. Я даже не сразу чувствую ожог. Сначала возникает почти приятное ощущение тепла, однако уже скоро жар становится нестерпимым. Мое тело моментально реагирует, пытаясь избавиться от обжигающего его огня. Я отчаянно дергаю сковывающую мои движения липкую ленту, мечусь из стороны в сторону на своем стуле, но все тщетно — освободиться я не в силах. Моих ноздрей достигает запах горящих волос и плоти, и я отчаянно кричу.
Тряпкой ты тушишь последние язычки огня. Тем не менее я чувствую, будто мое предплечье все еще объято пламенем, и, лишь скосив глаза, констатирую, что все закончилось. Волосы на предплечье обгорели, кожа побагровела. Рана на плече покрылась черной коркой. Местами она потрескалась, и сквозь трещины сочится кровь. Крови, однако, немного — по крайней мере, она не течет ручьем, как раньше.
Мое лицо заливает пот. Из носа текут сопли, а глаза застилают слезы. Рот полон слюны, которую все время хочется сплюнуть. Меня начинает мутить, и, чтобы не стошнило, приходится делать глубокие частые вдохи. Потихоньку начинают неметь пальцы, сознание мутится. Голова бессильно мотается из стороны в сторону. Я делаю отчаянную попытку вернуть самоконтроль, стараюсь упорядочить дыхание, вдыхая воздух через нос. Сопли стекают прямо на грудь, которая все еще вздымается и опадает в бешеном темпе.