К моей двери начали прибывать букеты реальных цветов с записками из одного слова: «Позвони».
Потом пришел инфочип с теми самыми мемуарами, от которых заклинило мой домпьютер в Буффало. В них упоминалось о нынешнем увлечении Элинор. Имитация автора, сидя в плетеном кресле, с южным распевом читала текст по книге в кожаном переплете. Элинор описывалась как «надушенный вагиноид с перебравшейся на лоб нижней растительностью, мужененавистница с эмоциональным диапазоном внукоровского слизняка». Я попросил имит прерваться и уточнить. «В своих отношениях с мужчинами, — пояснил он с рекламной улыбкой, — Элинор Старк обходится без эмоций. Предпочитает детские забавы, вроде тыканья палкой в лягушку. Запас ее терпения невелик. На роскошные чувства и пушистые мысли у нее нет времени. Что до постели, то там она любит мужчин недопеченными — чем сырее, тем лучше. Вот почему ей нравится тусоваться с богемой. Нужно, чтобы человек побольше мнил о себе, чтобы его чувствительность и его спесь были выше некуда — такого интереснее всего препарировать и полюбоваться тем мокрым месивом, которое он носит в себе».
Это наблюдение, при всей его вероятной меткости, взбесило меня.
— Ты не знаешь, о чем говоришь! — заорал я. — Эл совсем не такая. По-моему, ты ничего в ней не понял. Она не святая, но у нее есть и сердце, и чувства, и — да пошел ты.
— Спасибо за комментарий, — откликнулся автор. — Вы разрешите вас процитировать? Не пропустите дополнение к данным мемуарам, «Задетые дают сдачи», — читальник выйдет в сентябре в издательстве «Перелистывая страницы».
В возрасте 147 лет я был своей жизнью вполне доволен. Я успешно сделал несколько карьер и нажил состояние, которым даже Генри управлять было трудновато. При этом каждое утро я вскакивал с постели в ожидании новых приключений и готов был прожить таким же манером еще 147 лет. Но финальное послание — мрачная Эл, сидящая в Музее искусства и науки на фоне моего раннего, во всю стену, холста — обратило всю мою жизнь в прах и пепел.
Семьдесят две толстые свечи в золотых канделябрах выше человеческого роста караулили меня с двух сторон. Я, облаченный в смокинг, топтался у алтаря. Тающий воск наполнял собор ароматом гвоздики. «Лук» объявил наше бракосочетание «Свадьбой часа», и нас транслировали в прямом эфире по Свадебному каналу. Хор кастратов, скрытый за гигантскими бронзовыми трубами органа, призывал всех положиться на милость Провидения. Сладкозвучные сопрано, пронизывая целые мили каменных сводов, порождали эхо и обретали новую гармонию. Больше миллиона подписчиков ерзали на деревянных скамейках, протянувшихся, казалось, до самого горизонта. Каждый подписчик занимал сиденье у прохода, в первом ряду.
В нью-йоркской сетевой студии мы с Эл, в голубых боди-костюмах, стояли на противоположных концах огромной сцены. Эл по сигналу медленно двинулась ко мне. Одновременно она прошла через портал Вавельского собора в древнем Кракове, омытая утренним светом, в льняном платье цвета слоновой кости. Орган грянул марш Мендельсона, усиленный несколькими акрами мрамора. Две девочки бросали розовые лепестки под ноги Элинор, третья несла ее длинный шлейф. Газовая вуаль закрывала лицо Эл ото всех, кроме меня. Никто не вел ее к алтарю — наша двухсотлетняя невеста предпочитала выдавать себя замуж сама.
До свадьбы мы с Эл прожили вместе полгода. Отчасти мы пошли на это из любопытства, отчасти как на крайнюю меру. То, что происходило между нами, продолжало расти, шириться, пускать корни. Мы так и говорили — «это», не зная, какое еще слово употребить. «Это» осложняло нашу жизнь, в особенности жизнь Эл. Мы сходились на том, что без «этого» нам было бы лучше, и пытались вспомнить молодость, чтобы дать определение чувствам, которые испытывали. Единственным гарантированным средством, заставляющим мужчину и женщину горько пожалеть о встрече, представлялось совместное проживание. За четыре миллиона лет эволюции человечество наконец усвоило, что мужчина и женщина под одной крышей жить не должны.
Итак, мы приобрели сообща дом в Коннектикуте, небольшой, но комфортабельный. Нам не составило труда оборудовать себе отдельные спальни и рабочие зоны, а вот общие площади потребовали дипломатии и компромиссов. Устроившись, мы решили, что будем принимать по средам, начав тем самым нелегкую задачу объединения наших друзей и коллег.
В ее спальне мы в основном смотрели сетевики, а любовью занимались в моей. Я во сне люблю прижаться к кому-нибудь, она же предпочитала спать в одиночестве. Хорошо, подумали мы — вот она трещина, в которую можно вбить клин. Мы следили друг за другом в поисках других разногласий. Она сова, я жаворонок. Она любит путешествовать и бывать в обществе, я домосед. Она любит классику, я способен терпеть только неошум. Она работает без передышки, я — рывками и приступами. Она не проявляет щедрости к незнакомым, я просто не способен быть практичным в личных делах. Она порой бывает резкой, я умею замолкать на долгое время. У нее мания все организовывать, у меня что-то получается только в полной неразберихе. Увы! Наши различия, вместо того чтобы нас разлучить, только способствовали сближению.
При всей нелюбви Эл к вмешательству в ее личную жизнь наш роман, а затем и свадьба сильно повысили нашу будущую известность. Платный показ свадьбы в сети занял 1325 миллионов часов, гостевую книгу украсили подписи весьма важных лиц. Конфетти сыпалось неделями. Пятидневный медовый месяц мы запланировали провести на Луне.
Элинор забронировала в лунном шаттле три места — не слишком хорошее предзнаменование для молодоженов. Я сидел у окна, она у прохода, между нами сменялись один за другим члены Кабинета. Весь полет она выслушивала их доклады, отдавала распоряжения и строила планы, не прервавшись даже на взлет и посадку. В Кабинете числилось около дюжины должностных лиц — все женщины, кроме шефа охраны. Все они выглядели старше мнимого возраста Эл и все обладали фамильными свойствами Старков: белокурые с рыжиной волосы, стройное сложение, брови. Будь они реальными людьми, а не персонажами служебной системы, они могли бы сойти за ее сестер и брата. Эл в таком случае досталась бы роль младшенькой, баловня всей семьи.
Две из них вызывали во мне особенный интерес: юрист, женщина лет под сорок, шикарно одетая, с вечно сосредоточенным выражением лица, и директриса, самая пожилая в составе. Она координировала действия всех остальных и считалась заместителем Эл. Внешностью и манерой разговора она полностью копировала Элинор — даже не как старшая сестра, а как сама Эл в семьдесят лет. Меня интриговала эта будущая модель моей жены: сухонькая, вся в узлах и углах, с белесыми, в ниточку бровями. Только глаза сверкали хищно, как у нынешней Эл. Неудивительно, что Генри, бывший всего лишь голосом в моей голове, восхищался таким Кабинетом.
Стюардессы на борту шаттла «Панамерикэн» были все пенелопы — типаж недавнего выпуска, предназначенный для работы в невесомости. Ножки им сделали короткие, с хватательными пальцами. В элегантно пригнанной униформе они грациозно плавали по салону, обслуживая пассажиров. Стюардесса нашего ряда — Джинни, судя по именной табличке, — относилась к работникам Кабинета как к реальным персонам, и я думал, не последовать ли мне ее примеру.