— Что? Что такое? Где это я, Генри?
Богдан подошел к динамику на рассадном столе.
— Как раз это я и хочу узнать, Сэм. Где ты?
— Богдан? Ты в моем бунгало?
— Ну да, а ты где? Внизу?
— Вообще-то наверху.
— Куда ж еще выше-то?
— Я не дома. Отлучился по одному делу. Богдан показал на разоренную койку.
— Тайком?
Из динамика донесся вздох.
— Если бы я сказал, Эйприл, ты или Китти попытались бы меня задержать, а этого я допустить не мог.
— Ты пугаешь меня, Сэм.
— Извини, мальчуган, ничего не могу поделать. Слушай: давно, когда тебя еще не слили в пробирку, со мной поступили бесчеловечно…
— Ты говоришь о прижигании. — Богдан, чувствуя определенное облегчение, присел на койку. — Собираешься сжечь себя в знак протеста.
Динамик ненадолго умолк.
— Понимаю. Я уже говорил об этом.
— Так, раз двести.
— Значит, сильного шока это не вызовет. Что ж, я рад. Я был пешкой в чьей-то большой игре, Богги, и хотя я уже никогда не узнаю, кто должен ответить за мою трагическую судьбу, всеобщее молчание этому только способствовало. Я хочу указать на это обществу единственным доступным мне способом.
— Но ведь это было давным-давно, Сэм. Никому больше дела нет.
— Вот я и хочу им напомнить.
Богдан, обнаружив под подушкой конверты, стал разбирать их. На каждом стояло имя кого-то из Кодьяков, в том числе и его. Он бросил их и вскочил.
— Я скажу Кейлу!
— Это бесполезно. Они могут весь город обегать, а меня все равно не найдут. Лучше уж промолчать. Обещай, что не скажешь, Богги.
— Нет! Скажи, где ты.
— Богги, мне и без того трудно. Думаешь, я легко пришел к такому решению?
— Да плевал я!
— Вот что: если Хьюберт что-нибудь напортачит и придется меня вызволять, мы с тобой свяжемся, ладно?
— Где ты?
Самсон прервал связь с Богданом. «Солджер-филд», видимо, понемногу заполнялся — рядом с ним прибавилась еще дюжина кресел. Потом Самсон посмотрел внимательно и увидел, что других зрителей, кроме этих, нет. Маленький островок сидений, скрепленных вместе, как клавиши древней пишущей машинки, одиноко болтался над пустым стадионом.
По правую руку от Самсона сидел мужчина — высокий, тощий, с костистым старым лицом и аккуратно подстриженными черными усиками.
— А, проснулись! — пробасил он. — Замечательно! Добрый вечер, сэр! — Он слегка гнусавил из-за больших бордовых затычек в носу.
Место слева занимала женщина с такими же носовыми фильтрами, придававшими ей поросячий вид. Увядшая кожа и жидкие волосы показывали, что и она порядком себя запустила. К тому же она была толстая. Серый с белым кот у нее на коленях смотрел на Самсона подозрительно.
На всех прочих сиденьях расположились дети, от мала до велика. Откуда их столько? Самсон давно уже не видел так много детей, целый школьный автобус. Он заметил, что никто из детей в отличие от двух взрослых не пристегнут к своему креслу.
Понятно. Они покупные, не реальные. А вот у кота и шлейка, и поводок — значит, реальный. Мужчина подал Самсону руку.
— Я Виктор Воль, а это моя возлюбленная Жюстина. И малышня. — Подмигнув, он обвел рукой детские кресла. — Поздоровайтесь с мсье Кодьяком, ребята.
— Здравствуйте, мсье Кодьяк! — с поразительным рвением прокричали дети.
— Откуда вы знаете мое имя?
— Мы тут поболтали с вашим слугой, пока вы дремали. Правда, Жюстина?
Женщина кивнула и застенчиво улыбнулась, показав коричневатые зубы.
Самсон растерялся. Дети вставали на сиденья, чтобы лучше его рассмотреть. Хьюберт, конечно, не стал бы откровенничать с незнакомыми?
— Надеюсь, мы не очень вас беспокоим, мар Кодьяк. Просто никто уже много лет не покупал себе такого высокого места. Вся эта секция обычно закрыта — во всяком случае, для людей. Жюстина увидела, что вы сидите там один, да еще днем, и матча сегодня нет.
— Я пришел на церемонию снятия купола.
— Да ладно, — небрежно махнула рукой Жюстина.
— Жюстина хочет сказать, что церемония состоится внизу, — показал Виктор. — И скорее всего не в Чикаго. Этот стадион для них так, вроде задника.
Самсон тупо смотрел на него.
— Теперь «Солджер-филд» пользуются разве что только самоубийцы.
— Самоубийцы? — повторил Самсон.
— Прыжок Мосби. — Жюстина показала на огороженный парапет по ту сторону стадиона. — С него все и началось.
— Что началось?
— Самоубийства в честь Мосби, конечно.
Самсон, ничего не понимая, смотрел то на нее, то на Виктора.
— Пива хотите? — Виктор протянул ему холодный пакет. Самсон уже много лет не пил пива. Те двое подняли свои пакеты заздравным жестом, и Виктор сказал: — За нашего нежданного гостя. Добро пожаловать к нам домой.
— За моих нежданных хозяев, — сказал Самсон и выпил. Вкуса он, само собой, не почувствовал, как и никакого другого вкуса за последние сорок лет. У всех детей в руках внезапно появились стаканчики с содой-мороженым. — К вам домой, говорите? Вы разве живете здесь?
— Скажем так, — опять подмигнул Виктор, — пришли посмотреть Олимпиаду в двадцать восьмом, да так тут и остались.
Сэм, сказал Хьюберт, у них есть хитрый субмагнит. Он прячет их от охраны и взламывает коды киосков. Я наблюдаю за ним, набираюсь опыта.
— Дог? — Виктор снова дал Самсону пакет, на этот раз теплый. Внутри лежал хотдог на маковой булочке, с зеленой приправой, луком и ярко-желтой горчицей. Пар пощекотал Самсону ноздри, и ему почудился запах чикагского деликатеса времен его молодости.
— Спасибо, с удовольствием.
Когда Кабинет ушел, Миви собрал свои немногие личные вещи в архивную папку. Та запросила адрес, и Миви признался, что еще не знает его. Делать больше было нечего, и он покинул свой офис, оставив в нем контейнер Стрелы. Благодарить ментара за службу он даже и не подумал. В ближайшем будущем он планировал провести терминальную чистку и оборвать всякую связь с этим глупым, никуда не годным пастовиком.
Прощаться в отделе «Гелиотока» было не с кем. Обычно здесь даже ночью кипела бурная деятельность, но сегодня комнаты опустели, а проверочные пункты в коридорах обслуживали машины. Служащих, вероятно, распустили по домам в связи с трагической кончиной Элинор.
Миви, особо не торопясь, дошел до транспортного отсека. Отсюда он мог быстро доехать бусиной до своей квартиры в квадрате 44, но вместо этого поднялся на поверхность в лифте. У него вошло в привычку каждый вечер после работы возвращаться домой пешком. В кабине-студии, вмещающей триста человек, тоже не было ни души.