– Что-то подсказывает мне, что мы ее не найдем! Да и Фабра кто теперь предаст земле?!
– Будем надеяться, что эти псы его похоронят, – вздохнула сочувственно Гоберта. – Она предала его так же, как и нас, и он ценой своей жизни заплатил за свое предательство. Надо будет попросить аббата о скромном молебне.
И, плотнее завернувшись в свою баранью шкуру, не обращая ни на кого внимания, она отправилась домой кормить свою ораву.
Дозорная галерея быстро освободилась, и только часовые вернулись к своим обязанностям.
В это время в замке Катрин возвращалась к горькой действительности. От Сары она узнала, что ее только что спрашивал аббат Бернар.
– Я могу его попросить прийти позже, – предложила Сара.
– Нет. Проводи меня в мою часовню. Мы будем говорить одни, свидетелем должен быть только Бог, потому что никогда я так не нуждалась в его поддержке.
Часовня находилась в одной из башенок. Аббат был уже там – Катрин увидела его, коленопреклоненного перед небольшим алтарем, где под светло-голубым сводом витража сверкало золотое распятие.
Это была совсем маленькая часовня, созданная для знатной дамы. Помимо золотого креста, в ней висела картина «Благовещение» кисти Яна ван Эйка, старого друга прошлых лет.
На узкой тополиной доске художник написал маленькую Деву, удивительно невинную и чистую в причудливых складках голубого шелка, по которому струились золотые густые волосы, едва сдерживаемые на лбу обручем из драгоценных камней. Лицо ее было лицом Катрин: большие глаза цвета аметиста и несравненное золото волос. Это была совсем юная, нежная и скромная Катрин, похожая на ту молодую девушку, которая однажды вечером на дороге в Перонн вместе со своим дядей Матье подобрала Арно де Монсальви, недвижимого и окровавленного в его черных, перепачканных грязью доспехах. Именно по этой причине сумрачный капитан оставил открытыми двери своего жилища перед конным путешественником из конюшен Бургундии, который в утро прошлого Рождества ступил на землю в густой снег двора почета. Человек пришел с бережно завернутой в тонкое полотно и плотную шерсть картиной. Он нес ее перед собой, как ребенка. Его сопровождал эскорт из бургундских рыцарей.
Арно тогда разгневался. Одно только имя герцога Филиппа могло вывести его из себя, вид герба оказывал на него такое же действие, как красная тряпка на быка. Но письмо, сопровождавшее посылку, не было написано герцогом. Его написал сам Ян ван Эйк: «Тот, кто является всегда вашим верным другом, счастлив возможностью сказать вам это, равно как и пожелать приятного Рождества в стране, где братья отказались от взаимной ненависти. Соблаговолите принять это „Благовещение“, которое походит на вас и желает стать предвестником мира. Оно было исполнено вашим покорнейшим слугой по памяти, а также по велению сердца. Ян».
Произведение было изумительным, письмо тоже. Со слезами на глазах Катрин приняла и то и другое, но, покраснев, не могла не сказать:
– Я уже не такая молодая… и не такая красивая.
– Молодой ты будешь вечно, – сказал ей тогда Арно. – А красивее ты становишься с каждым днем. Но я счастлив, что эта молодая девушка вошла в мой дом, потому что именно так должна была бы войти ты, если бы я не был так глуп…
И «Благовещение» заняло место в часовне, куда каждое утро и каждый вечер Катрин приходила преклонить колени. Она окуналась в молодость и обретала в ней неизменную радость. Маленький Мишель обожал это изображение, на котором его мать и королева небес так же были совмещены на куске дерева, как совмещались они и в его сознании.
Войдя в маленькую часовню, Катрин встала на колени рядом с аббатом, соединив холодные руки на бархатном подлокотнике молитвенной скамеечки.
Аббат повернул голову, нахмурился и произнес:
– Вы очень бледны. Не лучше ли было остаться в постели?
– Я уже и так виню себя за слабость. При всем том, что мне стало известно, я не могу больше оставаться в кровати. Я не знаю, смогу ли я вообще уснуть, пока меня не покинет эта тревога. Поймите, отец мой, когда я узнала, какую ужасную авантюру придумали эти… люди, чтобы нас погубить, мне показалось, что жизнь оставляет меня и что…
– Не надо больше искать оправданий вашим страданиям, госпожа Катрин!
Несколькими фразами Бернар де Кальмон д'О посвятил владелицу замка во все, что было уже известно вассалам, добавив только о жалком конце Огюстена Фабра.
– Нам остается, – добавил он, – найти Азалаис, если это еще возможно… и определить судьбу Жерве. Настаиваете ли вы на смертном приговоре, который объявили ему?
– Вы знаете, что у меня нет выбора, ваше преподобие! Никто здесь не поймет моей милости и никто меня не простит. Наши люди подумают, что их предают. Это подтолкнет Мартена Керу на убийство, никакая человеческая сила не может ему помешать. Если я поддамся жалости, то погублю его душу, хотя жалость противоречит законности. Жерве будет повешен этим вечером.
– Я не могу вас винить, я знаю, чего вам это стоит. Я пошлю к нему в донжон одного из братьев, чтобы приготовить его к смерти. Но, скажите, ведь сейчас не это тяготит вас?
– Нет, – глухо пробормотала молодая женщина, – слишком велика опасность, угрожающая моему мужу. В этот час бастард Апшье скачет по дороге в Париж, снабженный тем, о чем вам известно. Надо его нагнать. Подумайте, как это сделать, ведь он не так далеко уехал.
– Четыре дня! Опережение не такое большое, если небо будет с нами и Гонне встретятся по дороге препятствия. Но тот, кого мы пошлем, не будет гарантирован от тех же опасностей. К тому же мы не можем в отличие от Апшье покинуть город когда захотим. Увы! Мы осаждены!
– Но осада не помешала Азалаис улизнуть у нас из-под носа. То, что удалось женщине, почему бы не попробовать совершить мужчине?
– Именно с этим ко мне приходил кое-кто из ваших вассалов… с Беранже во главе. Этот мальчик, бледнеющий при мысли о сражении, тем не менее готов броситься вдогонку за таким воякой, как этот бастард, чтобы спасти мессира Арно. Он утверждает, что берется спуститься со стены по веревке. Я оставил его во дворе, где он теперь с нетерпением ждет вашего решения.
– Моего? – проговорила горько Катрин. – Спросите лучше не у меня, а у Фабра, который валяется у стены замка. Беранже ребенок, я не хочу приносить его в жертву.
– Кто бы ни был тот, кто решится на спуск, у него будет очень мало шансов остаться живым. У врага хорошая стража и… Послушайте!..
Снаружи раздался страшный грохот, производимый лязгом оружия и криками с обеих сторон: это атаковал противник, решивший, без сомнения, воспользоваться временной передышкой.
Сеньора и священник молча прислушивались, потом почти одновременно перекрестились.
– Опять будут убитые и раненые! – судорожно вздохнула Катрин. – Сколько времени мы продержимся?
– Боюсь, не слишком долго. Я только что поднимался на церковную колокольню и наблюдал за лагерем противника. Часть людей занята валкой деревьев, плотники же принимаются за работу, они сооружают осадные башни. Нам нужна немедленная помощь, в противном случае мы будем вынуждены капитулировать!