Единственное, что можно было предпринять, чтобы избежать ненужного шума, это как можно скорее выйти за Джо замуж. Однако сказать это было куда проще, чем сделать. Джо писал ей, что в ближайшие несколько месяцев никакой отпуск ему не светит, и Кейт понимала — почему. В Европе шли жестокие бои, и Джо приходилось вылетать на задания с интервалом буквально в несколько часов. В таких условиях единственной возможностью попасть домой был отпуск по ранению (и ранение должно было быть достаточно тяжелым), а этого Кейт желала меньше всего.
Так или иначе, сама мысль о хирургическом вмешательстве внушала ей ужас: это в корне противоречило ее воспитанию и мировоззрению. К тому же Кейт знала, что если сделает аборт, а с Джо что-нибудь случится, она никогда не простит себе, что не сохранила его ребенка. Вот почему вместо того, чтобы на что-то решиться, она молчала и ничего не делала. Когда же Кейт поняла, что предпринимать какие-то кардинальные меры уже поздно, она только с облегчением вздохнула, хотя ей по-прежнему было неясно, что сказать родителям и как объяснить свои обстоятельства в колледже.
Кейт сознавала, что к Пасхе ее беременность уже будет бросаться в глаза, и тогда… Что будет тогда, она еще не решила. Возможно, ей придется уйти из колледжа самой, пока ее не вышвырнули. Если же каким-то образом удастся дотянуть до июня, тогда она закончит второй курс, а в сентябре как ни в чем не бывало вернется на занятия. Ребенок к тому времени уже родится, и ей не придется объясняться с администрацией. Вот только как скрыть беременность? Ведь к июню она будет уже на шестом месяце…
Кейт, однако, понимала, что если преподавателей и удастся как-то провести, то родителей ей не обмануть. Она не переставала удивляться, что ее мать до сих пор ничего не заподозрила. Но вскоре — в этом не могло быть никаких сомнений — Элизабет все поймет, и тогда начнется настоящий ад. Ей родители, скорее всего, ничего не сделают, но вот Джо… Его они не простят никогда.
Джо Кейт тоже решила пока ничего не сообщать, хотя по-прежнему писала ему каждый день. Она очень боялась, что он огорчится или рассердится. В любом случае, мысли о ребенке будут отвлекать его, а во время боевых вылетов необходимо быть очень внимательным. Значит, и ему она тоже не должна ничего говорить.
Естественным следствием всех этих соображений и расчетов было то, что Кейт осталась со своими проблемами один на один. Каждое утро она вставала еще до того, как просыпались ее соседки по комнате, и бежала в туалет. Утренние приступы тошноты выматывали ее, словно тяжелая физическая работа, поэтому на занятия она являлась совершенно разбитой. Сразу после лекций Кейт снова ложилась и спала до самого вечера, но и сон не приносил облегчения, а ведь ей еще нужно было готовиться к завтрашнему дню.
Несмотря на все предосторожности, многие стали замечать, что с Кейт творится что-то неладное. Подруги советовали ей обратиться к врачу, но она отказывалась, уверяя, что все в порядке и что она просто перезанималась. Однако ее оценки неуклонно поползли вниз, и Кейт пребывала в постоянном страхе, что преподаватели обратят на это внимание. Ее жизнь превратилась в сущий кошмар, с каждым днем положение становилось все хуже, и Кейт с ужасом думала о том дне, когда ей придется сообщить отцу и матери, что у нее будет ребенок. Больше всего она боялась, что Кларк попытается заставить Джо жениться на ней. Кейт не хотела этого, да и Джо мог встать на дыбы. Он был слишком свободолюбивым и независимым, к тому же Кейт прекрасно помнила, как он сказал однажды, что не хочет заводить детей. Конечно, она надеялась, что когда-нибудь Джо изменит свое мнение и полюбит их дитя, но пока этого не произошло, он вряд ли был склонен позволить кому-либо вести его к алтарю под дулом пистолета.
Единственное, в чем Кейт по-прежнему не сомневалась, это в его любви, которая давала ей силы справляться со всеми тревогами и возникающими на каждом шагу затруднениями. Кроме того, она знала, что хочет этого ребенка. Хочет, несмотря ни на что. Это желание было таким сильным и таким глубоким, что Кейт даже не сразу поняла, что приняла решение. А когда поняла, ей сразу стало легче.
Однажды в начале марта, когда она сидела в студенческом кафе, туда неожиданно зашел Энди Скотт. Увидев Кейт, он был так поражен ее худобой и бледностью, что не сразу нашелся, что сказать. Лишь некоторое время спустя он осторожно поинтересовался, не больна ли она.
— Я действительно болела и еще не пришла в себя, — солгала Кейт. — Наверное, подхватила где-то грипп. К тому же нам так много задают… Просто замучили письменными работами!
— Тогда пойдем погуляем в парке, — немедленно предложил Энди. — Свежий воздух полезен во всех случаях. К тому же сегодня достаточно тепло.
И неожиданно для себя Кейт согласилась. Ей не хотелось ни о чем разговаривать с Энди, но она была не прочь оттянуть возвращение в общежитие, где ее действительно ждала незаконченная письменная работа.
— Идем, — сказала она просто.
Выйдя из кафе, они медленно побрели по обсаженной старыми вязами аллее. На вязах только недавно появились первые молодые листочки, и воздух был напоен их сладковато-терпким запахом. Погода и в самом деле стояла хорошая; в парке было много гуляющих, и каждая попадавшаяся навстречу или обгонявшая их студентка считала своим долгом оглянуться на Энди. И до войны он привлекал внимание девушек своим смуглым лицом, темными волосами и высоким ростом, теперь же у него просто не было отбоя от поклонниц. Студентов-юношей в Гарварде осталось совсем мало, и Энди, по его собственному выражению, «пользовался повышенным спросом».
— Какой же ты все-таки испорченный! — с шутливой укоризной сказала Кейт, когда Энди, не сдержавшись, причмокнул губами вслед обогнавшей их старшекурснице. — Боюсь, ты так избалуешься вконец!
В ответ Энди широко ухмыльнулся. Он старался казаться циничным, но его большие темные глаза оставались теплыми и добрыми.
— Ведь должен же кто-то потрудиться за наших парней в форме и позаботиться обо всех этих девушках! — ответил он. — Должен признаться честно: это нелегкая работенка, но я не отказываюсь. Ведь я, в конце концов, патриот!
Энди давно перестал переживать из-за своей статьи 4-Ф, которая освобождала его от военной службы. Ему столько раз приходилось объяснять, почему он не в армии, что со временем Энди совершенно свыкся со своим положением «пацифиста против собственной воли», как он со смехом себя называл.
— Ты просто мерзкий тип, Энди! — заявила Кейт и улыбнулась: она всегда считала Энди своим другом, хотя у него, похоже, были на нее свои виды. — Что ты собираешься делать летом? — спросила она, хотя до лета — страшного для нее лета — оставалось еще около двух месяцев.
Энди рассказал ей о своих планах. Он уже решил, что снова будет работать в госпитале для тяжелораненых.
— Только там я чувствую себя полезным, — признался он. — Пока идет война, санитары и сиделки гораздо нужнее, чем юристы и адвокаты. К тому же я еще даже не юрист, а просто 4-Ф без диплома. А ты что будешь делать?