Когда мы выносили Пиппу из больницы, меня преследовало чириканье маленького гепарда — он все звал, звал, звал, пока шум мотора не заглушил его голос.
Дорога в Меру была долгой, и у меня было достаточно времени, чтобы вспомнить все, что произошло за эти семнадцать дней. Я знала теперь, что Пиппу можно было бы спасти, если бы ей наложили легкую, металлическую или, еще лучше, пластмассовую лангету, тогда можно было бы каждый день осматривать ее лапу. Если бы мы применили такую съемную лангету, Пиппа могла бы остаться в Меру — в вольере Уайти, в знакомой обстановке, и все неудобства вынужденного заточения были бы сведены к минимуму.
Мне не терпелось узнать, как там Биг-Бой, Тайни и Сомба. Бен писал мне, что 23 сентября, в тот день, когда я уехала из Меру, директор видел их на взлетной полосе; они были в полном здравии и с полными животами. На следующей неделе мужчины несколько раз находили следы гепардов, а один раз наткнулись на кости молодого водяного козла, окруженные следами гепардов. Но только через девять дней они нашли молодых на скалистой гряде примерно в двух милях от конторы. Гриф навел их на остатки туши дукера, и тут они заметили наших гепардов под кустом в нескольких ярдах от добычи. Когда Бен подошел, они замурлыкали и, судя по всему, были страшно рады снова с ним повидаться спустя двадцать дней после того, как все мы были вместе в последний раз.
Через полчаса Тайни встал, за ним поднялся Биг-Бой, а потом и Сомба, и все стали очень медленно пробираться через дремучие заросли.
Стоило Тайни остановиться — и все останавливались; когда он трогался дальше, они шли следом. Очевидно, он оттеснил Биг-Боя с места вожака, но тем не менее оставался самым недоверчивым — двое других легко позволили Бену дотронуться до себя. Так они брели и брели, пока не стало слишком жарко, тогда они устроились на отдых. Немного спустя мужчины пошли домой перекусить и вернулись после пяти, захватив молоко. Вся тройка по-прежнему была под тем же деревом. Сомба разрешила Бену возиться с ней, пока не стемнело. И с тех пор ни одного следа молодых не попадалось целых восемь дней.
Мы приехали в лагерь под вечер. Джордж с помощниками уже приготовил могилу для Пиппы — рядом с каменным холмиком, под которым лежал ее сын. Над ними обоими простиралась тень дерева — как часто она с детьми играла здесь, внимательно следя за всем, что творилось у нас в лагере.
Мужчины встретили Пиппу молчанием, и по этому молчанию я поняла, как много значила для них ее смерть.
Мы опустили ее в яму, но прежде чем ее гроб начали засыпать землей, я положила на него три камешка — как символы Тайни, Биг-Боя и Сомбы.
Пусть Пиппа спит мирно. Удивительный покой внезапно снизошел на меня.
Важнее всего для меня было то, что Пиппа покоится здесь, в родном для нее мире, Я знала: отныне она навсегда останется рядом с нами и это придаст мне силы выполнить все, что я задумала сделать ради нее.
Нам предстояло самое важное и неотложное дело — найти детей Пиппы.
Наши мужчины с утра пошли по их следу; от моста через Ройоверу он тянулся две мили вдоль дороги, а возле взлетной полосы затерялся.
Мы не хотели тратить время даром, и поэтому мужчины на следующее утро вышли пораньше, пока я распаковывала чемоданы. Но не успела я разложить вещи, как к нам пожаловала группа американских туристов — все хотели получить мой автограф и непременно сфотографироваться вместе со мной. Мне не привыкать к налетам совершенно незнакомых людей, которые думают, что моя жизнь в лагере — нечто вроде общедоступного аттракциона, и не считают нужным хоть сколько-нибудь считаться со мной. Обычно я старалась по мере возможности идти навстречу таким непрошеным гостям, но на сей раз я почувствовала, что это мне не под силу, и объяснила их гиду, в чем дело. Они видели мои распухшие, покрасневшие веки, видели свежую могилу — ну что им стоило оставить меня в покое? Так нет — они уселись и, треща без умолку, то и дело нацеливали в упор мне в лицо свои фотоаппараты и выжимали из меня «улыбочку»!
В полдень мужчины вернулись — никаких новостей о гепардах! После ленча Локаль и Стенли начали искать с того места, где они бросили след, а мы с Джорджем отправились в другую сторону. Тем временем Бен повез Лью Хэркстала к водопаду Адамсона на реке Тана. Мы давно уже приметили там большие гранитные плиты, они громоздились по краю стремнины, и течение отполировало их до блеска. Я решила, что из них получится хорошее надгробие на могиле Пиппы.
Еще несколько дней мы продолжали поиски, разделившись на два отряда, но наши гепарды словно сквозь землю провалились. За это время мы сделали высокое надгробие из крупных камней и обложили его плитами гранита с Таны. Лью нужно было возвращаться в Найроби, и он захватил с собой самую красивую плиту, чтобы высечь на ней имя Пиппы и даты ее жизни. Позднее мы поместили эту плиту в центре надгробия и залили все промежутки цементом, так что даже слону не под силу его разрушить, и в довершение всего выпололи всю траву вокруг могил Пиппы и ее сына. Его маленький холмик словно прижался к большому надгробию Пиппы. Почему я воздвигла такие торжественные гробницы для Эльсы и для Пиппы? Ведь меня, чего доброго, могут обвинить в склонности к мрачным переживаниям. Пусть обвиняют — я все же хотела выразить свою признательность этим животным за то, что они позволили мне принять такое близкое участие в их жизни.
Джорджу только что дали разрешение остаться в заповеднике и переехать в мой лагерь. Когда он приехал к нам со всем своим имуществом, мы увидели вдалеке облако дыма: оно поднималось оттуда, где он прожил четыре года и где всего час назад был его дом. Мы ничего не сказали друг другу — слова здесь помочь не могли. Как мне было жаль Джорджа…
Бен уехал с Лью Хэрксталом на две недели — он заявил, что «пора отдохнуть». Но это, к сожалению, означало, что нам уже не под силу будет обыскать такую территорию, как раньше, когда мы выходили двумя отрядами. Стояла страшная жара, и разыскивать следы с утра до вечера было невероятно утомительно. Чтобы не разболелась голова, я применяла единственное доступное средство: прямо в одежде бросалась в каждую речонку, около которой нам случалось проходить; к этой системе охлаждения я прибегала каждый раз, как только успевала обсохнуть на ходу. Лишь теперь я по-настоящему поняла, что именно Пиппа служила связующим звеном между нами и молодыми гепардами: они терпели наше присутствие только потому, что так хотела Пиппа. Я не сомневалась, что очень часто они нас прекрасно слышали, но ни разу не откликнулись на мои призывы, хотя я звала их все время, бродя по зарослям день за днем.
Два раза мы находили след одинокого гепарда, и однажды невдалеке от него увидели очень темного самца. Может быть, это был супруг Пиппы? Он перешел через дорогу в миле от лагеря и скрылся возле Мулики. Мы надеялись, что он поможет нам найти молодых, и пошли по его следу, но тут мы наткнулись на пару львов, а это означало, что искать гепардов в этих местах совершенно бесполезно.
Во время поисков мы нашли мертвую слониху. Туша еще была покрыта в некоторых местах затвердевшей, высохшей кожей, а оба клыка лежали в нескольких сантиметрах от головы. Судя по этим признакам, она умерла естественной смертью. А вот жираф, которого мы нашли примерно в миле от границы заповедника, вряд ли встретил такой мирный конец. Хвост у него был отрезан (может быть, на опахало от мух?) и шкура кое-где вырезана ножом — тут явно поработали браконьеры.