Наконец Сомба и Биг-Бой подняли самца малого куду и устроили славную гонку. Меня удивило, что они решились напасть на такое крупное животное, и я вздохнула спокойнее, когда они немного погодя прекратили погоню. Потом мы повстречали еще нескольких канн, ориксов и жирафов, но все это была слишком крупная добыча для гепардов.
Гепарды непрерывно двигались уже три часа подряд и теперь ушли в заросли. Они оказались совсем близко у реки; я побоялась, что они уйдут на ту сторону, если я буду слишком настойчиво их преследовать, поэтому решила уехать, хотя было всего пять часов. На закате мы с директором заповедника заметили наших гепардов возле Скалы Леопарда, а потом не видели их несколько дней.
Мы бродили в поисках следов с рассвета до темноты и как-то к вечеру пошли туда, где штук пятьдесят грифов снижались к дереву. Мы очень надеялись, что птицы приведут нас к гепардам у новой добычи. Но когда мы стали подходить, все птицы перелетели на другое дерево, и этот маневр повторялся каждый раз, как только мы подходили поближе. И нигде не было ни признака добычи, ни одного следа хищного зверя — неизвестно, чем объяснялось такое скопление падальщиков самых разных видов.
В другой раз, проискав гепардов все утро и окончательно измучившись, мы собирались позавтракать на берегу Муреры. Здесь река быстро бежала мимо скалистого обрыва, поросшего пальмами, фиговыми деревьями и акациями; ползучие растения так оплели деревья, что образовался зеленый шатер, под сенью которого мы и устроили пикник.
Несмотря на то что река внизу оглушительно шумела и всюду, куда ни глянь, суетились птицы или насекомые, меня охватило слегка жутковатое чувство, ощущение потери времени — и ощущение вечности, столь же непрерывной, как сама жизнь. Почему только здесь я чувствую себя в безопасности, а там, в цивилизованном мире, который человек нагородил вокруг себя, я никогда не могла найти покоя? Здесь меня окружает нечто неизменное, и в этом сосредоточивается вся жизнь, во всех ее проявлениях; но в цивилизованном мире нет ничего, кроме человека. Я думала: только бы мне удалось помочь сохранить это неизменное, вечное, для начала помогая сохранить жизнь диким животным. А ведь они — ключ к пониманию «всего», и если бы мне удалось это дело, я считала бы, что жизнь моя не прошла даром.
Было 15 декабря — оставалось совсем немного времени, пока я еще могла участвовать в жизни гепардов, и, к моему несказанному огорчению, столько дней уже прошло даром в бесплодных поисках. Интуиция говорила мне, что гепарды все еще на территории племени боран. Действительно, там мы и нашли их на следующий день. До сих пор они не сумели добыть себе пищу, и теперь, после недельной голодовки, тазовые кости у них так выпирали, что было страшно смотреть. Они старались охотиться по мере сил, но трава так выросла, что найти добычу стало очень трудно. И я решила накормить их. Я знала, что поступаю правильно — нельзя было допускать, чтобы в период спаривания они были в ослабленном состоянии, и к тому же мне не хотелось терять связь с ними и уникальную возможность узнать еще больше об их поведении в это время. Я утешала себя тем, что гепарды находятся за пределами заповедника и, таким образом, права администрации на них уже не распространяются.
Пока я ездила за козой, Локаль оставался с гепардами — ему было поручено следить, куда они пойдут. Когда я вернулась, он рассказал мне, что Сомба не давала ему пошевельнуться, угрожая броситься на него, но терпела его присутствие, пока он стоял неподвижно. Гепарды с неимоверной жадностью набросились на козью тушу и прикончили ее за полчаса. Убедившись, что ничего съедобного уже не осталось, они ушли под дерево. Я, как всегда, пошла за ними со своим альбомом, но они перебрались к другому дереву, недвусмысленно показывая, что мое присутствие нежелательно. Немного погодя я решила снова попытать счастья, но столь же безуспешно. Тогда я стала смотреть, на них издали в бинокль.
На другое утро мы нашли гепардов у того же сухого русла; ниже по течению оно пересекало прибрежные заросли, широкой полосой обрамлявшие Муреру, а здесь проходило по открытой равнине, и на его берегах росло несколько пальм дум и кусты суаки. Гепардам было удобно укрываться здесь в жаркие часы, и отсюда открывался широкий вид на окрестности.
Воды было совсем немного — каких-нибудь несколько дюймов, и в ней можно было бы восхитительно плескаться, но гепарды решались замочить лапы только в крайнем случае и предпочитали перепрыгивать воду. Животы у них все еще были набиты после вчерашнего пира, и я решила не кормить их, а просто смотрела, как они играют и лижут друг друга. Они явно избегали меня и уходили, как только я приближалась, так что к двум часам дня мы вернулись домой.
На следующее утро лег такой густой туман, что ничего не было видно уже в нескольких ярдах. Я поставила машину возле терминалии; в хорошую погоду отсюда открывался великолепный вид на всю равнину и на сухое русло, но в этот раз приходилось рассчитывать только на то, что гепарды прибегут, услышав звук автомобильного сигнала. И правда, вскоре трое очень голодных гепардов вышли из тумана. На них оказалась масса клещей. Никогда не приходилось мне видеть, чтобы они были так усыпаны этими паразитами, но все мои попытки снять клещей были встречены в штыки, и я отправилась добывать козу, чтобы набить их голодные желудки.
Тем временем туман пропал, и когда я вернулась, солнце уже так пекло, что я накормила гепардов прямо под терминалией — здесь хватало тени на всех нас. Биг-Бой проглотил свою долю в два счета, пока Тайни спокойно жевал жир, отрывая его от козьей шкуры. Он так увлекся этим лакомством, что не обращал внимания на более питательную еду, которую я успела утаить от его ненасытного братца и сестры. На этот раз гепарды не занимались любовными играми и опять ушли от меня подальше, как только покончили с едой.
На следующий день мы снова нашли их возле терминалии. С этих пор она стала местом наших встреч, Я смотрела, как они прижимаются друг к другу, обхватывают друг друга лапами — это я и назвала «любовными играми». Часа через два Тайни очень «разошелся» и, прижимаясь к Биг-Бою, нежно обнял его. Наконец они оба подбежали к ближайшему дереву, обнюхали его со всех сторон и, поставив хвосты торчком, «опрыскали» его. Проделав это еще несколько раз, они стали кругами гоняться друг за другом, потом встали на задние лапы, стали «шлепать» друг друга передними и все больше приходили в возбуждение.
Сомба невозмутимо смотрела на братьев, а потом побежала рысцой к сухому руслу. Тайни и Биг-Бой моментально отправились за ней следом, и все скрылись под кустом суаки, где оказалось прекрасное логово возле самой воды. Я почти не видела гепардов сквозь густые ветви, но тем не менее мне показалось, что они смотрят на меня, как будто хотят сказать: «Наконец-то мы отыскали место, куда тебе нипочем не забраться».
На следующее утро, 19 декабря, весь заповедник снова потонул в густом тумане. Мы прошли по следу гепардов больше трех миль, и снова я звала: «Пиппа, Пиппа, Пиппа, Пиппа». Наконец я увидела сидящего на дереве гепарда. Некоторое время я наблюдала за ним, но он не трогался с места. Я опять позвала, но гепард не обратил на мой зов никакого внимания. Что же это такое? Если это один из наших трех гепардов, то где же все остальные, а если гепард дикий, почему он не убегает? Я оставила своих помощников на месте, а сама потихоньку стала подходить поближе к гепарду — и вдруг узнала Уайти! Очевидно, она услышала знакомое имя Пиппы и пришла сюда. Она была жива и здорова, стала очень большой и до сих пор сохранила все обаяние, которое отличало ее, когда она была еще малышкой.