Мысль об Антонине остановила его… Как бы там ни было. Антонина существовала в его жизни, ресторанная встреча мало помогла. Он всегда будет связан с Антониной через дочь. Есть Наташа, и, значит, они всегда будут втроем, с кем бы он ни был. Впервые он признался себе, что на плечи Антонины легло все воспитание Наташи, все хлопоты, болезни, заботы. Но эта мысль об Антонине и помешала ему остаться.
Господи, почему он все-таки не прислушался к тому призыву! Вернулся бы завтра утречком, как и рассчитывали, и все было бы уже кончено, все решилось бы в Лыкове без него, сегодня ночью, и привет, потому что на нет и суда нет, ему осталось бы сердиться, кричать на Морщихина, на всех на них, сам он был бы чист и непричастен.
Лосев посмотрел на Журавлева, но тот ничем не мог помочь ему, смущенно пожал плечами, показывая, что трудно опровергнуть Морщихина, рад бы, да не знает как.
— Передоверил, отпихнулся, — сказал Лосев. — Драндулетом занимался. Вот что взорвать пора, так это твой драндулет.
Лицо у Журавлева стало распаренное, малиновое, как после бани. Он сидел верхом на стуле и неловко смеялся. Каждую свободную минуту он ковырялся в своей старой «победе». Проедет день и потом неделю ремонтирует эту колымагу. Наверняка он обрадовался, что можно устраниться, что Морщихин все взял на себя.
— Что будем делать? — спросил Лосев.
Никто ему не ответил.
— Так ведь все равно отменить заставлю, — сказал Лосев.
— Лично я ничего не могу отменить. — Морщихин развел руками. — Надо в область сообщать.
Он стоял посреди комнаты как бы в позе виноватого. Глаза его следили за Лосевым.
— К кому звонить?
— Придется к Пашкову.
— Значит, вы с ним вели переговоры?.. — Лосев нажал кнопку селектора. — С Пашковым так с Пашковым. Соедините меня с Пашковым, — сказал он секретарше.
— К вам Анфилов, — сказала секретарша.
— Пусть войдет, — сказал Лосев. — Кто из депутатов будет, пусть входят.
Холодный тусклый взгляд Морщихина не отпускал его, возбуждая странную мысль, что и звонок к Пашкову был предусмотрен.
Вспомнилось, как Журавлев когда-то рассказывал со смехом про свой разговор: «И куда ты рвешься, Морщихин? Тот головой покачал: без полета, мол, живешь, Журавлев, без мечты, так и прокукуешь в микромире, а я, Эдуард Морщихин, во что бы то ни стало выйду на орбиту и не просто в начальники, а, запомни мои слова, интервью буду давать, ленточки разрезать на выставках. Увидишь меня по телевизору! Буду в аэропорту с представителем иностранной державы вдоль строя идти, и цветы пионеры будут вручать. И прошелся передо мной куриным шагом, представляешь, уже репетирует, сукин сын, готовится». Журавлев начал со смехом, а кончил нервно, возмущенный уверенностью Морщихина. Рассказ позабавил Лосева, не больше, а вот сейчас припомнился.
Вошел Анфилов, мастер с подстанции, начал про свои дела, но Лосев остановил его — садись и слушай.
В селекторе фонировало, попискивала подключенная даль, потом щелкнуло, голос секретарши сказал:
— Пашков у телефона.
Журавлев перегнулся через стол, тронул Лосева за рукав.
— Ты… не горячись.
Он никогда не обижался на Лосева, он был преданный, верный человек, но, к сожалению, Морщихин прав — вечный зам.
— Как можно, — сказал Лосев, — сам Пашков.
Он снял трубку, подбросил ее в руке. Взгляд его все еще не отпускал Журавлева. Добрый, порядочный, работящий, а на свое место Лосев порекомендовать его не посмеет, язык не повернется, так и останется замом. Он и не рвется, вот что плохо.
Все обеспокоенно смотрели, как вертелась в его руке трубка, светло-серая гантель с рыкающим в ней Пашковым…
Тем временем Лосев деловой, Лосев предусмотрительный, Лосев опытный соображал, как следует держаться с Пашковым. Кто затеял, заварил эту кашу? Сам Пашков? Тогда все проще, надо дать понять Пашкову, что ошибку еще можно исправить. Хуже, если команда идет от Уварова, тогда придется аккуратнее… Судя по всему, Морщихин уверен, что ничего не выйдет. Чем-то доволен, звонил к Пашкову… О чем-то они договорились. Придется помягче, пока не прояснится.
Но Лосев никакого внимания не обратил на предостережение «Его предусмотрительности», плечом чуть дернул, отмахнулся, заговорил властно, так же, как говорил с Морщихиным, единственное, что удалось, это вставить слово «помочь»: «Необходимо помочь отменить приезд взрывников», и то невыразительно, словно телефонограмму диктовал.
— Чье распоряжение? Да мое, мое… Не будем мы делать такие вещи втихаря, обманывать людей… словно тать в нощи… Тем более… Вот я и говорю: тем более что есть заявления и телеграммы.
На это Пашков ответил жестко:
— Ты мне посторонним не прикидывайся. С твоими работниками согласовано было. Наше дело пособить. Ты там сам у себя, я вижу, разобраться не можешь.
— Я разберусь, — пообещал Лосев. — За мной не залежится. А пока что давай отбой. Чтобы зря людей не гонять.
— Не понял.
— Что ты не понял?
— Ты что, откладываешь? На сколько?
— Это я сам решу.
— Ишь ты, какой удельный князь. Тебе, по-моему, ясно было у Уварова сказано.
— Уваров на месте?
— Нет, уехал, будет завтра.
— Так вот, я с Уваровым сам договорюсь. — Лосев посмотрел на Морщихина и сказал четко: — Вы же, Петр Георгиевич, запомните, вы не Уваров, разница есть между вами, и от его имени глупости вытворять не следует.
— Да ты что!.. — рявкнул Пашков. — Ты что крутишь-вертишь. Ты думаешь, неизвестно, что ты с Грищенко хитрил-мудрил? Известно. Тоже соображаем. Ты мне лапшу не вешай! Хочешь взвалить все на чифа? Силой, мол, заставили. Цепочкой остаться? Не выйдет!..
— Па-а-прашу не лезть не в свое дело! С каких это пор вы хозяйничаете над городом. Вы кто такой? Все отменяется. Ясно?
— Ничего я не буду отменять, товарищ Лосев. И вы на меня не кричите. Вы забываетесь! Сами, сами отсылайте их назад! Сами! Раз вы такой большой хозяин!
— Вот что, Пашков, — сказал Лосев тихо, совершенно непреклонным голосом, каким ему не положено было говорить с областью, тем более с Пашковым, — выполняйте и через час доложите мне.
В кабинете все замерли, выпрямились, не веря своим ушам, начиная понимать, что за этим стоит что-то необычное. И в трубке длилось молчание, которое все слышали.
— Ясно, — наконец сказал Пашков. — Ну что ж, вам отвечать. А что ж сказать военным?
— Можете сослаться на мое распоряжение.
— Ладно… Если успею, — добавил он с приглушенной угрозой.
— Успеете. Все. — Лосев положил трубку. Ему хотелось прикрыть глаза, побыть одному, в тишине.
Натужно улыбаясь, он заставил себя оглядеть всех, без нервов, без особого торжества. Когда взгляд его остановился на Морщихине, тот вскинул обе руки вверх.