— Не боялся, значит, побыть без короны.

— Конкуренции не боялся, — сказал Антон Осипович. — Монархия, прения не обязательны.

— Что же дальше было? — потребовал Дремов.

— Барабанщика напоили вином и отпустили. Как только шведы получили ответ, они от злости открыли огонь по царской батарее. И опять шведские дамы мучались от дыма и гари.

В огне пожаров сгорели все деревянные постройки крепости. Половина русских пушек перекалилась, вышла из строя. Русские пошли на штурм, устремились в пробитые артиллерией бреши. Шведы лили на них смолу, стреляли в упор. Сражались отчаянно. Крепость считалась неприступной, и недаром — стены высокие, полоска суши между стенами и водой узкая, так что осаждающим не развернуться.

Штурм продолжался час за часом, тринадцать часов, то и дело обнаруживалась неопытность русских, недостача осадных средств, Петр все видел со своей батареи. Гибли его лучшие гвардейцы. Вновь надвинулось позорище «нарвской конфузии». Гарнизон крепости составлял всего триста шведских солдат, русских было в сто раз больше, и они ничего не могли поделать. Горящая смола защитников крепости лилась сверху, вспыхивали деревянные лестницы. Преображенцы, семеновцы — его любимцы, его надежда — падали у каменных стен, застревали убитые в слишком узких проломах. «Бомбардирский капитан» не мог ничем им помочь, судороги бегали по лицу. Губы дрожали, когда он отдал приказ отступать. И тут произошло небывалое — подполковник Семеновского полка Михаил Голицын ослушался:

— Скажи царю, что я уже теперь не его, а Божий.

И Петр не осердился на ослушника, Петр возликовал, появился боевой дух, о коем он мечтал, когда офицер делает то, что нужно делать не для царя, а для победы!

Именно с этого момента Молочков стал отсчитывать рождение русского офицерства, высший долг возобладал над слепым повиновением, ибо дисциплина не есть сокрушение личной воли.

Его гвардейцы и преображенцы майора Карпова повторили приступ. Назад пути им не было, они сами столкнули суда в воду и пустили их по течению реки. Теперь им оставалось только взять крепость. В это время, несмотря на обстрел, на остров высадился свежий отряд бомбардир-поручика Меншикова. Они снова и снова бросались врукопашную. Никто и ничто уже не могло остановить штурмующих. Под утро шведы сдались. Петр принял от Шлиппенбаха золотой ключ от крепостных ворот.

Из этих ворот вышли остатки шведского гарнизона. Картина была красочная. Петр в темно-зеленом мундире стоял с огромным золоченым ключом. Шведские солдаты — кто перевязанный, кто хромая, опаленные, грязные, заросшие — тащили четыре чугунные пушки, столько им разрешили взять. Ружья висят дулами вниз. Небритые щеки оттопырены. При изготовке к стрельбе пули клали в рот, обе руки заняты. Знакомый Петру барабанщик шел под знаменем. Барабан его молчал. Шествие замыкали дамы. Они тащили узлы.

Последними шагали, опустив головы, шведские офицеры. Санитары везли на повозках раненых.

Строй русских солдат во главе с Шереметевым и Петром отдавал честь стойким защитникам крепости. Их осталось всего восемьдесят человек. В знак высшего уважения шведам разрешалось взять с собою личное оружие, офицерам — шпаги.

Тут же Петр велел переименовать крепость в Шлиссельбург (Ключ-город), дать ей новый флаг, герб и наградить всех медалями.

История приписывает победу двум полководцам — Шереметеву и Репнину — ну и, разумеется, Петру.

Победа многому научила и офицеров, и солдат, и самого царя, ему навсегда запомнился миг его слабости.

Уже спустя неделю были выбиты медали в честь взятия Нотебурга: изображен был Петр и осада крепости.

Глава седьмая ПЕРЕВОДИТЬ ПОЛНОСТЬЮ

Интересная была у Молочкова манера — никаких вступлений, вводных слов. Из него вдруг вырывалось, иногда с середины, не сразу поймешь к чему, с чего началось:

— …Заказали ее перевод монаху Гавриилу Бужинскому. С этой книгой получилось любопытное недоразумение. Называлась она «Введение в историю европейскую». Лично Петр заказал. По разным художествам он отбирал заграничные книги для перевода. По географии, архитектуре, о делании фейерверков, по садоводству, по анатомии. Все называлось художеством. Монах старался как мог, немецкий знал хорошо, и через несколько месяцев труд был завершен. Он взял рукопись, отправился во дворец на прием, ожидая царской благодарности, потому что сделана работа раньше срока. Время было послеобеденное, царь, отдохнув, вышел в приемную. Обходил, здороваясь, дойдя до монаха, спросил, скоро ли он кончит перевод. Вопрос был кстати. Перевод готов, отвечал монах, радуясь предстоящей похвале. Петр с довольным видом взял рукопись, стал листать. Листал, явно отыскивая какое-то место. Найдя, стал читать. И тут монах увидел, как лицо государя начало мрачнеть, брови грозно сошлись.

— Что я тебе приказывал сделать с этой книгой?

— Перевести.

— Где ж твой перевод? — Петр с силой ткнул пальцем в параграф о Российском государстве. — Это что? Разве так было в книге?

Монах испугался. Переводя, он полностью опустил критику в адрес русского народа. Не стал переводить про беспорядок в устройствах власти, не оставил о пьянстве, о взятках и о других непочетных качествах русских людей.

В других местах кое-что смягчил — про леность. Отдельные выражения сделал приятнее.

Память у Петра оказалась крепкая, он уличил переводчика в пропуске целой страницы, сердито вернул ему рукопись:

— Сделай, как я тебе приказал. Все оставь в точности, что сочинитель написал.

И пояснил, чтобы понятно было присутствующим: полный текст нужен ему не для поношения своих подданных, наоборот, надо знать, что думают о русских в других странах, такое знание полезно для исправления нравов.

«Введение в историю европейскую» была знаменитая книга, написанная еще более знаменитым немецким ученым Пуффендорфом в 1684 году. Человек для него — существо разумное, и поэтому в естественном состоянии господствует не всеобщая вражда, а мир.

Что это за выпущенные места, которые приметил Петр?

Русские, написано было у автора, такие же люди, как и прочие европейские народы, и в политике, и в прочем, однако тут же оговаривается, они малообразованны, малограмотны, священники «грубы и всякого учения непричастны», из Священного Писания знают одну-две главы. В быту русские невоздержанны, свирепы, о своих достоинствах нестерпимо гордятся, чужие достоинства отвергают. Будучи о себе высокого мнения, они не видят своих недостатков. Заключает же тем, что этот рабский народ рабски смиряется с жестокостями власти и даже любит повиноваться. Подобные характеристики Бужинский не посмел оставить.

В книге по истории войны со шведами Петр вставляет примечание, что в прежние, довоенные времена шведы рассуждали о русских примерно так, как писал «славный историк Пуффендорф», в нынешние же времена, конечно, суждение иное.