Ничего не сказав Румянцеву, государь, после смотра, спросил о нем офицеров. Те мало что могли сообщить о нем, внимание государя удивило их, капрал ничем не выделялся, служил как положено.
Вскоре полк участвовал в стычке под Гродно. Петр, как бы между прочим, справился, как вел себя капрал Румянцев. Отозвались о нем похвально. Петр произвел его в сержанты. После следующего сражения опять осведомился. Доложили, что держался хорошо. «Видите, — сказал Петр, — и сержант он исправный». Н пожаловал его в прапорщики. По завершении Полтавской победы Петр снова спросил про Румянцева. Воевал благополучно, не ранили. «Значит, и младший офицер исправный, — сказал он, — я думаю, что и в других званиях он исправен будет». Объявил его поручиком и сделал своим адъютантом.
Исправность — вот качество, которое Петр разглядел, проверил и оценил в Румянцеве. С этого времени стал он его посылать со своими поручениями то в Копенгаген, то в Архангельск, то в Финляндию. И наконец, отправляясь в заграничное путешествие, включил его в свою небольшую свиту.
Никто из приближенных не понимал, как он выделил Румянцева из преображенцев, вроде бы не было никакого повода.
Таинственную способность Петра распознавать людей, определять человека отметил еще Пушкин. В своих анекдотах он записал:
«Всем известны слова Петра Великого, когда представляли ему двенадцатилетнего школьника Василия Тредьяковского: Вечный труженик! Какой взгляд! Какая точность в определении! В самом деле, что был Тредьяковский, как не вечный труженик!»
Или другое, слышанное Пушкиным от князя А.Н. Голицына: «Некто, отставной мичман, будучи еще ребенком, представлен был Петру I в числе дворян, присланных на службу. Государь открыл ему лоб, взглянул в лицо и сказал: „Ну, этот плох — однако записать его во флот. До мичманов авось дослужится“. Старик любил рассказывать этот анекдот и всегда прибавлял: „Таков был пророк, что в мичманы-то попал я только при отставке!“»
Подобные предсказания доставили Петру многих сподвижников. Находил он их как бы случайно и при этом безошибочно. В Навигацкой школе, в Москве, среди токарей выделил юного Нартова, того, что станет блестящим инженером-механиком. Из нечаянного разговора с Ягужинским прояснились ему возможности этого человека. Некоторые «находки» впоследствии себя не оправдали, но на самом деле Петр не ошибался, это они, эти люди, становились другими, слишком сильно разъедали власть, деньги, придворный разврат.
Румянцев отличался от прочих, он не стремился попасть на глаза государю. Не было в нем искательства, Петр угадал в нем искренность, в которой нуждался, ему нужны были исполнители добросовестные, надежные, бескорыстные. Румянцев неотступно выполнял любые поручения. Его первого Петр выбрал для деликатнейшей миссии — привезти из Австрии беглеца-царевича Алексея. Румянцев поехал, разузнал, не так-то просто оказалось вызволить царевича, пребывание его в Австрии было слишком выгодно многим. Выманить его надо было ловкостью, не скупясь на обещания, подкупы, применяя шпионство, дипломатию, обманы, — вот этого Румянцев не умел, он прямо признался в этом царю, кроме того, нужны были для переговоров и сан, вельможность. Подумав, Петр нашел, что лучше всего подойдет для такой роли Толстой, самый изворотливый и хитрый из его сановников. Его Петр и послал, но придал для надежности Румянцева, чтобы быть уверенным. Ограниченность была недостатком Румянцева, но она же, ограниченность, была его преимуществом.
Царевича доставили, и Румянцева наградили чином генерал-адъютанта и, что еще нужнее, деревнями и землей, изъятой у казненных заговорщиков — Кикина и Матюшкина.
Сын бедного костромского дворянина, Румянцев нуждался в средствах тем больше, чем выше он поднимался. Жалованье не позволяло обзавестись семьей, казенных денег еле хватало на выезд и квартиру. Государь гонял Румянцева по своим поручениям, не заботясь о его материальных делах. Как-то Румянцев набрался духа, попробовал заговорить о своей скудости, государь отмахнулся — погоди! А годить было некуда, сорок лет стукнуло, все твердили ему — женись, а то так и останешься бобылем.
Конечно, не хватало ему форсу и состояния, на знатных невест не рассчитывал. Отчасти помогало царское благорасположение, по нему считался он женихом пристойным. Стали ему сватать девицу с приданым в тысячу душ. Для него огромное состояние. Он обрадовался, заказал новый мундир, родители невесты назначили смотрины и там же сговор, то есть помолвку. Хороший был обычай.
Зная характер государя, он предупредил родителей невесты, что ему надо получить дозволение от его величества, иначе среди приближенных не принято. За дозволением отправился во дворец. Доступ к царю имел свободный. Царь почесал щеку, спросил, видел ли он невесту, какова она. Нет, не видел, отвечал Румянцев, сказывали, что хороша и умна. Петр устроить бал разрешил, но сказал, чтобы от сговора Румянцев удержался. Обещал сам приехать, посмотреть невесту, если достойна, тогда возражать не станет.
Узнав о приезде государя, на бал съехалось множество гостей. Шел час за часом, царь не появлялся. Один из слуг подошел к хозяину, тихо сообщил, что государь был и уехал. Постоял в дверях незамеченный среди толпы, не сказался, высмотрел невесту. Когда его узнали, предупредил, чтоб не докладывали, пусть танцуют, веселятся.
И что, так и уехал?.. Так точно… Сказал ли что на прощание?.. Ничего. Под нос, в усы что-то промолвил… Что же?.. Да так вроде — нет, мол, не бывать этому!
Родители невесты, да и жених расстроились, не понимали — чем не пришлись государю, более всех удивился Румянцев, невеста ему приглянулась, да и семья подходящая.
Назавтра государь призвал Румянцева, объявил, что невесту смотрел, не пара она его адъютанту, Румянцев лучшего достоин. Свадьбы не будет.
Бедный Румянцев пригорюнился. Отказаться легко, да что взамен. Он не скрывал своей печали. Он был послушен государю, но не робок и решил прояснить свою планиду. На его вопрос Петр обещал присватать другую невесту. Откладывать не стал, медлить — дела не бывать. В другой вечер сел в сани, Румянцев позади. Подъехали к особняку. Стоял еще недостроенный, большой, каменный. Их уже ждал хозяин. Румянцев сразу узнал его — граф Матвеев, сенатор, президент Юстиц-коллегии, известный на всю Россию, человек хорошо образованный, знаток латыни и прочих языков.
Матвеев повел их в гостиную. По дороге Румянцев смотрел — шкафы, полные книг, французских и немецких. Толстые персидские ковры. Вазы. Бюсты. Принесли штоф с рюмками, кофе. Посуда серебряная. Румянцев не знал, как держаться — адъютантом либо женихом, но женихом в такой дом — представить невозможно.
Государь, однако, времени не тратил.
— Андрей Артамонович, у тебя невеста, у меня жених. Зови сюда Марию, пусть облюбуются.
Граф опешил, попробовал сослаться на нечаянность. Никаких отговорок государь слушать не хотел, велел послать за дочерью. Приметил он ее давно, на балах и ассамблеях, сам с ней танцевал, может и не только танцевал, уж больно уверенно нахваливал Румянцеву ее милоту, веселость.
Когда она вошла, Румянцев смутился: слишком красива для него. Да и совсем молода. Девятнадцать лет — пояснил отец.