Профессор сказал Антону Осиповичу:

— Человек, не имеющий изъянов, обычно имеет мало достоинств. Когда перед нами великан, мы видим лишь его башмаки, забрызганные грязью, и думаем, что он весь такой. Великан перекликается не с нами, а с другими великанами через века.

Дремов ерошил свою лохматую коричневую шевелюру, пригибался, вертел головой, замирая. Мы знали, что это его манера думать, разыгрывая для себя какие-то сцены. Так оно и было, потому что внезапно он объявил:

— Знаете, как бы я сыграл Меншикова? Ожидание! Он ждет. Затаился и ждет своего часа. У него накопились свои планы для России, своя мечта. Нужно терпение — лечь на дно и дожидаться. И чтобы Екатерина смирилась, раскаялась, стала голубкой, кроткой, беспрекословной. На нее вся ставка. Петр не должен нанести предсмертный удар. Может быть, не знаю, конечно, может быть, Екатерина хотела бы ускорить развязку. Чуть подтолкнуть, самую малость. Она готова, Меншиков — нет. Он перешагнуть не может. Для него Петр не то, что для Екатерины, приблудной чужеземки, он и любит его, и ждет своего часа, ничем не выдавая себя. За ним ведь все наблюдают. И сам Петр может учуять, чутье у него звериное.

Рассказывая, он преображался, взгляд притушил, сострадание, скорбь, заботливость сошлись в одно выражение и на лице, и во всей фигуре, походка приобрела вкрадчивую мягкость. Голос врачебно-сочувственный. А на других мог смотреть жестко-недопускающе. Он весь был в предвкушении. Когда говорят, он слушает и не слушает. В его руках ключ от будущего, он один владеет им, сладость предстоящей власти, свободной, полной власти, это и было той скрытой пружиной, что не хватало Дремову в этой роли. И то, что Меншикова останавливало, и то, как боролась в нем любовь к Петру с жаждой развязки. Он видел, как у Петра зреет желание расправиться с Екатериной, отомстить за измену, каждый новый день сулил катастрофу.

Своей игрой Дремов заставил Молочкова проникнуться, подсказать — не только прежняя любовь удерживала Меншикова, еще было почитание божественной предназначенности монарха.

Прояснился Меншиков или стал еще загадочней, во всяком случае, Дремов сулил увести нас вглубь, представить, что могло происходить вокруг Петра.

— Все же что значит актер, — сказал Молочков. — Художник в этом смысле больше понимает, чем историк.

И он привел в пример картину Сурикова «Меншиков в Березове», мы ее все помнили со школьных лет.

Темная холодная изба, свеча, лампадка. У стола Меншиков, грузный, еще могучий. У его ног дочь, Мария, еще недавно обрученная с Петром Вторым, порушенная невеста. Она бледна, печальна, жизнь ее скоро угаснет. Младшая дочь читает всем Евангелие. Горько задумался сын Александр. В простой избе, вдовцом, без слуг, без денег, под строгим надзором доживал Меншиков свой век.

Уездный сибирский городишко Березов за тысячу верст от Тобольска, где всего сотня домов, еще в XVII веке стал местом ссылки главных государственных преступников.

Вспомнив голландскую верфь, как он трудился там с царем, Меншиков взялся за топор, стал строить церковь. Повторял: «Бог смирил меня». На самом деле не смирил. Безвластие было невыносимо, непричастность к событиям, к тому, что творится в России, сжигала его. За каких-то полтора года он сгорел дотла. Инстинкт власти умирает последним.

В сущности, Меншикова представляют по суриковской картине. Не на поле боя, не во дворце, не с Петром, из всей блестящей жизни Меншикова художник выбрал ссылку, казалось, самое невыгодное — изгнание, опала — здесь, в бедности, в бездействии, раскрывает он трагедию недавнего правителя России. Картина стала первым памятником этому человеку.

Суриков как бы подытожил эту незаурядную судьбу: что ж это было — суета сует? мираж? гордыня непомерная? — а может, полнота жизни?

Глава двадцать пятая ЛАТЕРНА МАГИКА

В школьные годы мы все перебывали в Кунсткамере. Но Молочков видел в ней и то, что было при Петре, — культурный центр. Первый этаж занимали экспонаты, второй — библиотека. Музеев в России еще не было, это был и первый музей, и первая публичная библиотека. К моменту смерти Петра ее фонд насчитывал 11000 томов книг, русских и иностранных. По европейским меркам библиотека считалась богатой.

Петр любил наезжать в Кунсткамеру. Его привлекали удивительные явления природы — теленок с двумя головами, присланный из Нижнего Новгорода, трехногий младенец, скелет неведомой огромной птицы.

Коллекцию Рюйша, известную на весь мир, Петр приобрел за большие деньги. Экспонаты, все эти скелетики, уродцы, выглядели у Рюйша, как актеры. Секрет изготовления таких препаратов отказался продать. Карлики и великаны, монстры и чудовища, наряженные в кружева, играли какие-то роли.

У людей барокко аллегории выражают их представления о мире. Добродетель, Коварство, Честность, Скупость — любые качества воплощены в образы.

Петр тоже был человек барокко. Людям барокко свойственны преувеличенные эмоции. Свет и тени, добро и зло прихотливо сплетаются. Причуды Петра были так же замысловаты и фантастичны. Его игра с князь-папой Никитой Зотовым во Всепьянейший собор — смесь воображения и насмешек, в ней сталкивается несовместимое.

Как-то, осматривая экспонаты, Петр сказал своему лейб-медику Роберту Арескину:

— Я велел губернаторам собирать монстров и слать сюда. Видишь, как много появилось. А если бы я захотел присылать сюда монстры человеческие не по виду телес, а по уродливым нравам, у тебя бы места для них не хватило. Пускай шляются они в народной кунсткамере, между людьми они более приметны.

Кунсткамеру он создавал по голландскому и по венскому примерам. Как всегда, захотел сделать свою лучше других. Его повторения не были копиями. Если он брал чужую идею, то переделывал в свою.

Музей начался с зоологических, затем анатомических экспонатов. Собрание редкостей, монстров, экзотических предметов быстро росло. Стали присылать минералы, манускрипты, древнюю утварь — с Урала, с Севера, из Сибири прислали диковинные черепа, с юга — кусок метеорита.

Под Кунсткамеру Петр взял конфискованный после казни Кикина его дом — Кикины палаты. На приобретение экспонатов приказывал денег не жалеть. Доставляли все странное — камни с неведомыми знаками, тунгусских божков, пушки старого литья. Благодаря указу Петра из Сибири прислали скифское золото, иначе вряд ли сохранились бы эти бесценные находки. Все принимала Кунсткамера. Перед посетителем разворачивалась картина разнообразия мира, уходящая и в российскую ширь, и в прошлое. Кунсткамера не демонстрировала достижения техники, профиль был прежде всего естественнонаучный. Человека озадачивали, ему предъявляли загадки природы, явления необъяснимые, достойные размышления и исследования. Некоторые изделия рук человеческих воспринимались также в виде пойманного чудесного явления.

Учительствуя, Молочков давно подметил, что детей прежде всего привлекают загадки, над которыми бьются ученые. Со взрослыми примерно так же. Он жалел, что ныне не существует музея научных тайн, непознанных явлений, вроде шаровой молнии, камней с непонятными письменами, неразгаданных следов, — словом, что опыт петровской Кунсткамеры не продолжен.