— То, как он разорил свою страну.

— Это ты про что?

— Кто более других пострадал от войны?

— Кто?

— С каких мест более других брали в солдаты? С каких брали людей строить Петербург? С новгородских и петербургских. Они и обезлюдели.

С этим Петр должен был согласиться.

— Почему бы нам не взять работников из других губерний? Понемногу с каждой. Чтобы урону не нанести.

И тут была его правота.

— Есть еще шведские военнопленные, тысячи их. Почему не послать их канал копать?

Твердо и бесстрашно Долгоруков излагал свои предложения. Знал, чем рискует, нельзя было дрогнуть.

Петр медленно остывал.

— Все это правильно, — сказал он, — но это не значит, что можно рвать указ, подписанный мной.

Князь вину признал, хотел как-то остановить поспешное решение, ничего другого не нашел.

Постановление царь пересмотрел, шведских военнопленных послали на строительство канала.

— Я часто не могу сдержаться, так ты мне спорами своими досаждаешь, — впоследствии сказал Петр, — но вижу, что ты меня и государство верно любишь.

Долгоруков и позже не унимался. Выступил против повеления Петра о поставках муки для флота, назвал указ необдуманным, следует не издалека везти муку, лучше обменять ее излишки у сенаторов на урожай будущего года.

Князь вынуждал Петра поправлять свои решения, это раздражало царя. Как бы ни стремился Петр к пользе государства, все равно раздражало.

Существует и более драматическая версия случая с разорванным указом. Петр приехал в Сенат, узнал про выходку Долгорукова, послал за ним. Князя нашли в церкви. Привели под государевы очи. К тому времени Петр раскалился до предела. Он схватил князя за ворот, замахнулся на него кортиком, угрожая смертью «за преступление против достоинства монарха».

— Рази, — холодно отозвался князь. — Ты будешь Александр, я — Клит!

Классическая история с Клитом была известна и Петру, и многим сенаторам.

Полководец Клит, близкий друг Александра Македонского, спас ему жизнь в битве при Гранике. Однажды Клит заспорил насчет восточной политики, Александр в порыве гнева заколол его кинжалом.

Сравнение охладило Петра, он потребовал объяснений. Выслушал, поблагодарил за разумное дерзновение во имя пользы государственной.

Разорванный указ велел хранить в Сенате на память векам.

— Сохранили?

— Где там… У нас ничего такого не сохраняют, следов не найти.

— Эта версия поярче.

— Да, анекдот любит заострение.

— Зачем было сохранять указ?

— Может, Петр призывал сенаторов к критике.

— И что? Подействовало? — профессор хмыкнул.

Молочков промолчал.

— Нет. Боялись. Предпочитали помалкивать. Долгоруков так и остался в памяти чуть ли не единственным, кто осмеливался.

Дремов потер руки, с удовольствием приступая к своей роли:

— Позвольте вам, Виталий Викентьевич, предложить другую отгадку. Чтобы самодержец призывал к критике, — такого не было и быть не могло. Не казнил, и то спасибо. Сенаторы свое дело знали. Долгорукову с рук сходило — потому что один-единственный нашелся такой отчаянный старик. Появись еще несколько, Петр живо бы приструнил их. Посадил бы на кол, пусть оттуда критикуют. Нет уж, если ты самодержцем работаешь, изволь сам и решать. Порванный указ хранить следовало знаешь зачем?

Дремов встал и торжественно провозгласил:

— В память того, как государь смирился перед истиной. Сам Александр Македонский не смог, а Петр Великий сумел!.. Потому он и Великий.

Сознайтесь, дорогой вы наш историк, — тщеславен он был! Ведь заботился о своем месте в Истории?

Молочков насупил свои белесые бровки.

— Пожалуй что да.

— Императора это он себе выхлопотал?

— Ну зачем же так. Это Сенат попросил его после окончания Северной войны в честь заключения мира принять титул императора.

— Принял? Не отказался? Сенат! Хотите расскажу, как это делается? Вызывает к себе Меншиков старейшего сенатора, допустим, того же Якова Долгорукова, так, мол, и так, есть мнение отметить окончание войны, присвоить звание генералиссимуса, то бишь императора Всероссийского, организатору наших побед. Хотим доверить тебе сию инициативу. Текст выступления подготовлен, постановление также, надеюсь, оспаривать, князь, не будешь. Князь благодарит, удаляется. Меншиков звонит, докладывает — поручение выполнено, думаю, все принято будет единогласно. Ему отвечают, вот, мол, есть еще добавление, некоторые предлагают «Петр Великий», другие «Отец Отечества». А мы, говорит идеолог, оба величания прибавим, чего нам мелочиться. И пришлось бедолаге царю принять все титулы. К тому времени он уже из юнги дослужился до вице-адмирала, от бомбардира до какого-то армейского чина, от рядового русского царя до Императора всея Руси, Отца Отечества, Великого Петра.

После Полтавской победы Петр щедро награждал соратников, не забыл и себя. Только не сам себе присвоил новые звания, а обратился с ходатайством к фельдмаршалу Шереметеву как обычный военачальник, напоминая о своих заслугах, соблюдая положенную иерархию, просил рекомендовать указ государям: князю-кесарю и князю-папе. Они «сверху» присвоили ему звание генерал-лейтенанта. На поле битвы он велел возвести памятник — «пирамиду каменную с изображением персоны нашей в современном возрасте на коне среди боя», причем не забыл уточнить материал — желтую медь, и по сторонам на медных досках описание битвы.

— Тщеславия у него хватало, — согласился Молочков. — Да, он соревновался с Александром Македонским, его он считал в мировой истории достойным соперником. Он знал, что крепость Дербент основал Александр. Когда русские войска вступили в Дербент, случилось землетрясение. Петр на это сказал, что город встречает его торжественно, поколебав стены перед его могуществом. А при возвращении в Москву из южного похода триумфальную арку велел украсить изображением Дербента и латинской надписью: «Сию крепость соорудил сильный и храбрый, но владеет ею сильнейший и храбрейший!» Латинской — Петр как бы непосредственно обращался к величайшему полководцу, сыну бога Солнца, ему он показывал свое превосходство.

— Правильно делал, — сказал Антон Осипович. — Сам о себе не позаботишься, от других не дождешься.

Глава тридцать первая ЗАКОЛДОВАННАЯ ШПАГА

Полтавская победа доставила русским богатые трофеи. Захвачено было имущество шведского королевского кабинета. Кроме бумаг имелись там сундуки с драгоценностями, похищенными в Польше, в Саксонии, подарки, преподнесенные Карлу XII. По поручению Петра всем вещам граф Головкин и Шафиров должны были составить опись. В этих делах Петр был щепетилен и требовал соблюдать строжайший порядок. Кроме того, он заботился и об Истории. Как-то сам явился смотреть богатства шведского кабинета. Перебирая разные предметы, обратил он внимание на шпагу. Что-то знакомое показалось ему в рукояти с тарелкой и дужкой, вытащил ее из ножен, осмотрел. Сомнений не было — это его собственная шпага. Та самая, что подарил он польскому королю Августу несколько лет назад.