В воскресенье, прогуливаясь по рыбному рынку, он встретил консула с женой. Джо кинулся к нему – когда же наконец?.. Физиономию консула заморозило, а Джо, не давая русскому раскрыть рта, заторопился: решающий период… кибернетика выбирает направление… очень важно именно в этот момент… его идея о транзисторах…
— Вы что, с ума сошли… здесь, на улице? — процедил консул. — Кто вы такой?
— То есть как?.. Вы же знаете.
— Ничего мы еще не знаем, — твердо произнес консул. — Ни-че-го, — скривился брезгливо, как будто к нему прицепился попрошайка, и, сказав что-то жене, направился к машине.
Джо рванулся за ним, но остановил себя. В самом деле – кто он для них? Мало ли какой шпион может выдать себя за специалиста, лишь бы пробраться в Советский Союз. Известно, сколько агентов засылают в Россию империалистические разведки, кем они только не рядятся. Не мудрено, что советские дипломаты столь бдительны.
Конечно, могли быть и посимпатичнее и этот консул и другие, но работа накладывает отпечаток – мрачность, настороженность, на самом деле они же сердечные ребята…
Вечером в ресторане к Джо подошел парень, облокотился на пианино, не вынимая сигареты изо рта, сказал по-английски:
— Неплохо ты устроился. Небось и кормят, и денежку платят.
— Платят, но не за каждую ноту.
— То-то я смотрю, еле пальцами перебираешь. — У него был маленький, кошачий подбородок и толстая шея.
— А ты что, опаздываешь?
— Шутник, значит. Я вот чего не понимаю: если человек в ресторане работает, зачем ему на рынок таскаться?
— Рынок – место общения людей, — сказал Джо. — А общение дает радость.
— Кому дает, а кому поддает. — И парень хохотнул, обнажив острые маленькие зубки. — Мой совет тебе: сиди тихо. Бренчи себе и не пикай.
— Ты кто? — спросил Джо.
— Я? Не сообразил? Петя я, Петр Ильич. Достаточно? Так что имей в виду: будешь дергаться – ничего не дождешься. Могут неприятности быть.
— Какие неприятности?
Парень как бы мечтательно усмехнулся, задумчиво выпустил дым в лицо Джо.
— Попадешься местной полиции. А те возьмут и сдадут тебя америкашкам. Усек? Так что по рынкам незачем тебе шляться.
Он играл этакого гангстера – широченные, подложенные ватой плечи, расстегнутый воротник, челочка, узенький, сбитый набок галстук. За этот галстук Джо взялся двумя пальцами как бы поправить, вместо этого намотал его на руку, не поднимаясь со стула, потянул вниз, к себе. Наверное, сумасшедшие были у него глаза, парень забился, схватил его за руку, полузадушенно крикнул:
— Ты что, ты брось… кончай! — И что-то еще по-русски.
Джо дернул его так, что голова мотнулась, и еще раз. На них смотрели, привлеченные тем, что пианино замолчало. Подошел бармен, белобрысый молодой финн в меховой жилетке.
— Все о’кэй, — успокоил его Петя, потирая шею. Дружески похлопал Джо по плечу. — Мое дело передать. Понимаешь, мне здесь не положено вступать с тобой в дискуссию. Служба. Но мы с тобой, надеюсь, встретимся. Никуда ты не денешься. Так что мы еще договорим. Мы с тобой еще споем. Я ведь тоже играю. На аккордеоне.
Андреа Костас исчез. В Нью-Йорке у родных он побывал. И затем исчез. Допросы отца, братьев ничего не дали. Куда он отправился из Нью-Йорка, никто из них не знал. По их словам, состояние его было такое тяжелое, что возникло предположение о самоубийстве. Последующие допросы, однако, выяснили, что приезжал он не один, с какой-то женщиной. Не известной никому из членов семьи.
Кто была эта женщина, установили не сразу. Постепенно, по мере того как картина прояснялась, начальство приходило все в большую ярость. Прежде всего оно измордовало агентов. Пальцем деланные недоноски, все ведомство посадили в дерьмо! Когда журналисты узнали, что Костас сбежал, и не один, что политика связана с пикантной любовной историей, которую, можно сказать, спровоцировало ФБР, то они, разумеется, подхватили этот материал и расцветили, не жалея красок. Да еще и всласть поиздевались над характеристикой, данной фабээровцами Андреа Костасу, — олух, слабак. А по версии журналистов, этот греческий прохиндей разыграл затравленного кролика так мастерски, что ФБР поверило ему, вообразив, будто он обделался со страху – дал показания. Между прочим, совершенно безвредные, пустые показания. Облапошил как цуциков, подхватил свою любовницу и был таков. Сразу видно опытного профессионального шпиона. Так профукать, так осрамиться! Теперь-то понятно, почему вольготно чувствуют себя в Штатах иностранные разведки…
На самом деле все было и проще и сложнее.
В распоряжении Андреа оставалось два дня. И он действительно хотел повидаться с родными. Энн же должна была утром уехать с Робертом в Бостон. На неделю. И он зашел к Эн. Она возилась в саду. Он сказал ей:
— Поехали?
— Куда?
— Со мной.
Она выпрямилась, посмотрела на него. Куда – не важно, “со мной” – так говорит мужчина. Она вытерла передником перепачканные землей руки, прошла в дом, взяла чемодан, сунула туда платье, ночную рубашку, мелочи.
— Оставь Роберту записку.
— Какую? — спросила Эн.
— Чтобы не искал тебя хотя бы два дня.
И она написала, что заедет к подруге в Бостон, оттуда даст о себе знать…
Они сели в автобус. В Рочестере сошли, здесь жил их знакомый физик Петерс. Студентом Петерс сидел в концлагере в Дахау, и Энн надеялась, что у него могли сохраниться какие-то связи с антифашистскими организациями, которые помогут Андреа скрыться.
К Петерсам Энн поднялась одна. Петерс развел руками: никаких связей не осталось. Предложил деньги – Энн отказалась, найдутся-де другие варианты. Никаких других вариантов у них не было. Денег тоже. Она не поняла, почему так решительно отказалась от денег Петерса, — мелькнула какая-то смутная мысль-предостережение.
Они спрятались в баре, обсуждая, как быть дальше. Все друзья Костаса засвечены, оставались друзья Эн, и пока что для ФБР побег Андреа из Итаки никак не связан с ее отъездом. Значит, в запасе у них два дня и ночь. Вернее, полтора дня и одна ночь. Перелистав мысленно список, Энн выбрала одного старого приятеля их семьи, нью-йоркского адвоката, известного своими либеральными взглядами. Сам он жил с семьей на загородной вилле, его городская квартира пустовала. Энн дозвонилась на дачу, и адвокат распорядился, чтобы швейцар пустил их в квартиру. Она ничего не объясняла адвокату, и он, опытный юрист, ни о чем не спрашивал.
В огромной квартире на Пятой авеню были библиотека, концертный зал, столовая, спальни, бар, гостиная. Взявшись за руки, они ходили по толстым коврам из комнаты в комнату, качались на диванах, рассматривали картины, пили кофе, играли на рояле, слушали пластинки. Расходились, окликали друг друга, встречались, раскланивались. У них никогда еще не было такого большого вечера и такой огромной ночи. Они наслаждались каждой минутой, смаковали ее, подбирая все до крошки.