В самом деле, Моррисоны и Роберт заплатили свою долю без малейших сожалений. И только Джон продолжал ворчать, утверждая, что за эти деньги, мол, можно было скупить все особняки на Французской Ривьере и еще осталось бы на перелет туда и обратно.
На следующий день после разговора с Дианой Паскаль улетела в Париж. Она была очень рада повидаться с родными и старыми друзьями, побывать в любимых ресторанах и кафе и сходить в Лувр. Она посетила все новые выставки и обежала все известные ей антикварные лавочки на левом берегу. Несколько раз ходила она и в театр, но больше всего ей нравилось проводить вечера с матерью, бабушкой и теткой в теплой, семейной атмосфере своего старого дома в центре Парижа. Возвращение в родные места помогало Паскаль зарядиться энергией на целый год, и не было ничего удивительного, что каждый раз она так ждала лета. Она к тому же очень любила мать, которая в последнее время часто болела и с нетерпением ждала каждой встречи с дочерью.
Впрочем, в этот раз Паскаль застала свою матушку в добром здравии. Не чувствуя изматывающей ломоты в ногах и пояснице, мадам Жардин была полна энергии и большую часть времени пребывала в приподнятом настроении, что, впрочем, не мешало ей ворчать и жаловаться на Джона. Он, по ее мнению, был слишком стар, толст, невысок ростом, зарабатывал мало денег, одевался как типичный американец и не желал учить французский язык. Паскаль давно к этому привыкла, и если раньше она защищала мужа (как защищала свою мать, когда Джон прохаживался на ее счет), то теперь она предпочитала просто не слушать ее причитаний. Разумеется, разговаривая с Джоном по телефону, она ни о чем ему не рассказывала, ибо это означало спровоцировать его на оскорбительные выпады.
Впрочем, Джон никогда не считал нужным сдерживаться и время от времени отпускал самые саркастические замечания в адрес тещи. В этом отношении он и мадам Жардин были достойны один другого, и Паскаль только вздыхала про себя, жалея, что они не похожи на ее тетку. Тетка Паскаль была глуха, как пень, и не слышала ни одного из тех ядовитых эпитетов, которыми ее сестра награждала зятя; больше того, она считала Джона вполне приличным человеком и очень жалела, что у них с Паскаль нет детей. Что касалось бабки Паскаль, то она была в таком почтенном возрасте, что спала большую часть времени, однако и она относилась к Джону гораздо теплее, чем младшая ее дочь.
Раздражение Джона питалось еще и тем, что в Париже Паскаль сразу становилась самой настоящей француженкой. Доходило до того, что в телефонных разговорах с мужем она сплошь и рядом заменяла английские слова французскими. Ее акцент сделался еще более заметным, к тому же Паскаль читала на ночь французские романы, три раза в день ела французские блюда и курила «Галуаз». Каждое движение, каждый жест, каждое слово и выражение, которое она использовала, были теперь истинно французскими, и Паскаль часто думала о том, что, если бы Джон увидел ее сейчас, он, наверное, узнал бы ее с большим трудом.
Как бы там ни было, когда подошло время отправляться в Сен-Тропе, Паскаль уже была в отличной форме. Несмотря на обильные обеды и великолепные десерты своей матушки, которым Паскаль без колебаний отдавала должное (в конце концов, она была не в Америке, где было принято считать каждую калорию и каждый грамм холестерина), она сбросила несколько фунтов и выглядела лучше, чем когда бы то ни было. Настроение у нее тоже было отличное. Мать и тетку она проводила в Италию неделю назад, а бабушке наняла сиделку, которая должна была присматривать за старушкой, пока ее дочери будут в отъезде. Теперь Паскаль была свободна и готова ко встрече с друзьями.
Рейс Париж — Ницца оказался переполнен, и Паскаль невольно подумала, что уже давно не видела столько супружеских пар, семей с детьми, чемоданов, дорожных сумок, узлов и просто пакетов, из которых поминутно вываливались термосы, ласты и маски для подводного плавания, сдутые мячи, соломенные шляпы и зонтики от солнца. Все места в самолете были заняты, но никто из пассажиров не роптал. Напротив, все были оживленны и разговорчивы. У большинства французов отпуск длится тридцать календарных дней, и многие из них старались провести этот месяц на юге страны. Некоторые семьи ехали на курорт с собаками, и Паскаль подумала, что никто, кроме, пожалуй, англичан, не любит собак так, как ее соотечественники. Вся разница заключалась в том, что англичане относились к собакам как к собакам, французы же брали их с собой даже в рестораны, кормили прямо со стола, носили в сумочках, расчесывали им шерстку и завязывали бантики. В самолете оказалось достаточно много этих домашних любимцев, так что перелет проходил под непрерывный лай, но Паскаль была терпелива. Глядя в окно на проплывающие под крылом облака, она думала о том, как хорошо им всем будет в Сен-Тропе. Паскаль еще никогда не бывала на этом знаменитом на весь мир климатическом курорте, хотя в детстве часто отдыхала на Сен-Жан Кап-Ферра и на Антибах. Насколько она знала, Сен-Тропе находился примерно в двух часах езды от Ниццы; впрочем, все зависело от того, будут ли на дорогах заторы. Учитывая количество людей, ринувшихся на юг в этот последний месяц лета, разумнее всего было добираться до места на рейсовом теплоходе, но Паскаль предпочитала путешествовать по суше — на море ее иногда укачивало.
Когда самолет приземлился в аэропорту Ниццы, Паскаль спустилась по трапу одной из первых — так велико было ее нетерпение. С багажом ей тоже повезло — она получила его почти сразу и, остановившись в центре зала, принялась оглядываться по сторонам в поисках носильщика. В Париже она купила для себя кое-что из пляжной одежды, благодаря чему к двум чемоданам, с которыми она вылетела из Нью-Йорка, добавился третий, оказавшийся на удивление увесистым. Паскаль не сомневалась, что, если бы она путешествовала вдвоем с Джоном, он заставил бы ее тащить эту тяжесть сначала до офиса проката машин, а потом — до стоянки, а сам бы шагал сзади и ворчал. К счастью, в этот раз Паскаль была одна, и ей удалось быстро найти носильщика, который погрузил вещи в багажник взятого напрокат «Пежо». Меньше чем через полчаса Паскаль уже выехала на нужное шоссе и повернула на юг, к Сен-Тропе.
Как она и предвидела, в это время года шоссе оказалось забито самыми разными машинами. Здесь были и роскошные американские модели с откидным верхом, и более скромные «Рено», «Пежо» и «Ситроены», однако чаще всего Паскаль попадались крошечные автомобильчики, которые сами французы прозвали «дё швю» и которые в сезон отпусков размножались, точно кролики. Увы, Джон не считал их достаточно безопасными и, не переставая жаловаться на французскую «обдираловку», неизменно требовал, чтобы Паскаль арендовала «что-нибудь приличное», хотя она лично предпочла бы именно малолитражку «дё швю», что в буквальном переводе означало «две лошадки».
Когда Паскаль добралась наконец до Сен-Тропе, было уже почти шесть вечера. Следуя полученным в агентстве недвижимости инструкциям, после автострад Н-98 и Д-25 она свернула на шоссе Д-98 и поехала вдоль Ру де Плаж. Минут через двадцать Паскаль начала присматриваться к табличкам с адресами, ибо ей показалось, что она свернула не туда. Ее начинал мучить голод, но она не сдавалась, твердо решив, что сначала отвезет на виллу вещи, а потом отправится искать ресторан или кафе, где можно будет поужинать.