Просто удивительно, как наши дети умудрились выжить и вырасти, — вставила Диана, вручая Энн бокал шампанского и присаживаясь рядом на диван. Роберт уже держал в руках такой же бокал; потягивая вино маленькими глотками, он с обожанием смотрел на жену. Она выглядела просто прекрасно; так он и сказал ей, когда они ехали к Моррисонам в такси.
— Не знаю почему, но мне кажется, что, когда наши дети были маленькими, все было как-то проще, — ответила Энн с улыбкой. — Возможно, впрочем, все дело в том, что тогда я больше работала и видела их только по вечерам.
И Энн улыбнулась Роберту. Как бы много они ни работали, у них всегда находилось время друг для друга, и это было одним из секретов их супружеского долголетия. Насколько она знала, абсолютное большинство ее друзей и подруг по колледжу успели уже по несколько раз жениться или побывать замужем, и только они с Эриком оставались верны друг другу.
— В последнее время жизнь стала слишком напряженной, а может быть, мои нервы уже не так крепки, как когда-то, — добавила она. — Я люблю детей, но иногда мне хочется просто посидеть спокойно. У нас в Шугабуше порой бывало так шумно, что у бедняги Роберта просто раскалывалась голова. Я понимаю, что дети — народ непоседливый и шумный, но все хорошо в меру.
Они были рады, что вернулись домой; так они и сказали друг другу по пути к Моррисонам.
— Я уверен, что буду относиться к внукам куда лучше, когда окончательно состарюсь и оглохну на оба уха, — вставил свое слово Роберт, опуская свой бокал на журнальный столик. — Или когда они вырастут…
Он хотел добавить что-то еще, но тут зазвонил звонок, и все четверо невольно посмотрели на часы. Времени было всего половина восьмого, что означало — Донелли бьют собственный рекорд пунктуальности. Обычно они опаздывали на час-полтора, причем каждый обвинял в задержке другого. Впрочем, в этом отношении сегодняшний день не был исключением.
Эрик пошел открывать дверь, и уже через минуту из прихожей донеслись возбужденные голоса Паскаль и Джона.
— Простите за опоздание, но я здесь совершенно ни при чем. Это все Джон виноват! — услышали они высокий голос Паскаль, говорившей с сильным французским акцентом. Она прожила в Нью-Йорке больше тридцати лет и говорила по-английски практически безупречно, но от акцента так и не избавилась. Впрочем, она не особенно к этому стремилась. Как и много лет назад, Паскаль по-прежнему переходила на родной язык при каждом удобном и неудобном случае. Она разговаривала по-французски с официантами в ресторанах, с продавцами в магазинах, с парковщиками на стоянках и, разумеется, со своей матерью, которой Паскаль звонила не меньше трех раз в неделю. Джон утверждал, что на одних счетах за эти переговоры они могли бы разориться. Сам он принципиально отказывался учить французский, однако за двадцать пять лет брака научился понимать ключевые слова и мог произнести «Merde!» [1] , как чистокровный парижанин. — Джон просто не захотел ловить такси! — продолжала возмущаться Паскаль, пока Эрик помогал ей раздеться. — Он заставил меня ехать к вам на автобусе! Можешь себе представить?! Накануне Нового года, в вечернем платье — и в автобусе!.. Такое только ему могло прийти в голову! И она сердитым жестом отбросила назад упавшую па лоб темную вьющуюся прядь. Волосы Паскаль были стянуты на затылке в крошечный тугой пучок. Эту прическу Паскаль носила, когда танцевала, не изменила она ей и теперь; и только по торжественным случаям — как сейчас — позволяла себе оставить свободной челку. Несмотря на то, что ей уже исполнилось сорок семь, в Паскаль до сих пор было что-то чувственное и изысканное. Она была тонкой, гибкой, миниатюрной, очень грациозной, и ее большие зеленые глаза возбужденно блестели, пока она пересказывала Эрику их скорбную повесть.
— Я вовсе не отказывался ловить такси! — возразил Джон. — Мы просто никак не могли найти свободную машину — только и всего!
— Как бы не так! — с горячностью возразила Паскаль. — Машин было сколько угодно, просто этот скряга не хотел раскошелиться и давать чаевые! Пожалел свои паршивые доллары! Пусть лучше его жену насмерть задавят в автобусе!
То, что Джон отличается некоторой скуповатостью, его друзьям было прекрасно известно, однако в данном случае, учитывая канун праздника и снегопад за окнами, было не исключено, что он говорит правду. Как бы там ни было, обвинительная речь Паскаль нисколько его не задела, и когда Джон прошел в гостиную, чтобы приветствовать остальных, настроение у него было самое приподнятое.
— Всех с наступающим! — провозгласил он, пожимая руку Роберту и дружески целуя Энн и Диану. — Прошу извинить за опоздание, — добавил он спокойно. К пламенным ретирадам жены Джон давно привык; в конце концов, она была француженкой, и ее темперамент не позволял ей оставаться спокойной ни единой минуты. Она постоянно кипела, возмущалась, извергалась, точно вулкан, обвиняя супруга во всех смертных грехах. Сам Джон был не намного уравновешеннее; правда, на людях он старался сдерживаться, однако, когда Паскаль удавалось его как следует завести, он тоже не лез за словом в карман, и тогда поле брани заволакивалось едким пороховым дымом, в котором, словно ядра, пролетали весьма едкие эпитеты. Посторонних это обычно . шокировало, но Моррисоны и Смиты знали, что у их друзей несколько необычный стиль общения.
Внешне Джон и Паскаль были совсем разными. Она, как и подобает балетной танцовщице, казалась хрупкой, словно фарфоровая статуэтка. Джон, напротив, был коренаст и широкоплеч, с могучей грудной клеткой, сильными ногами и руками. В Гарварде он играл в хоккей с шайбой; его даже приглашали в профессиональную команду, но он предпочел посвятить себя бизнесу. Джон и Паскаль напоминали Кэтрин Хэпберн и Спенсера Трейси, тоже бывших когда-то супружеской парой, о чем им не раз говорили друзья.
— И вас обоих тоже! — ответила Диана, протягивая Джону бокал шампанского. — Паскаль, ты сегодня просто очаровательна, — прибавила она, и это была сущая правда. Паскаль действительно была очень хороша собой, хотя ее красота была несколько экзотической — по крайней мере, для Нью-Йорка, где большинство жителей были светлокожими и сероглазыми.
— Итак, друзья мои, — заговорила Паскаль, — как вы встретили Рождество? Лично у меня никакого праздника не было, — добавила она без малейшей паузы. — Джону не понравился костюм, который я ему купила. А он… он подарил мне микроволновую печь! На Рождество! Можете себе представить? Я до сих пор спрашиваю себя, почему не газонокосилку или набор слесарных инструментов?!
У нее был такой возмущенный вид, что остальные не выдержали и рассмеялись, а Джон поспешил отразить выпад.
— Набор инструментов тебе бы не помешал, — заметил он. — Ведь ты постоянно ломаешь то свою, то мою машину. К сожалению, — добродушно добавил Джон, поворачиваясь к остальным, — моя жена до сих пор очень плохо водит и так рвет с места, что сцепление буквально дымится.
— Я вожу машину лучше, чем ты, — холодно возразила Паскаль и пригубила шампанское. — Ты так говоришь только потому, что… Да ты мне просто завидуешь, вот! Ты до сих пор боишься садиться за руль; во всяком случае, каждый раз, когда мы бываем в Париже, мне приходится возить тебя по городу.