Тане вдруг захотелось поскорее вернуться к себе и написать о своих ощущениях. Это было какое-то роскошное посвящение, и Таня стояла, безмолвно восхищаясь окружающими ее людьми. Она не услышала, как Дуглас подошел к ней, – просто вдруг заметила, что он стоит рядом и улыбается. На Тане была белая шелковая блузка, джинсы и золотистые сандалии на низком каблуке – и золотистая сумочка к ним. Таня купила все это вчера, по дороге в гостиницу. Таня последовала совету Дугласа и надела джинсы, и теперь была рада этому. Дуглас же был одет в безукоризненные свободные брюки из серой фланели, в элегантную белую рубашку, сшитую на заказ в Париже, и мягкие туфли из крокодиловой кожи от «Гермеса».
– Все идет прекрасно – просто лучше быть не может, ведь правда? – бархатным голосом поинтересовался он. Таня скорее догадалась, что говорил Дуглас, чем услышала его слова. Таня не могла разобраться в себе, не могла понять, почему всякий раз, как она его слышала или он оказывался рядом, ее одновременно и влекло к нему, и что-то отталкивало. Это была какая-то странная ситуация – она как будто и хотела быть ближе к нему, и знала, что не должна допустить этого. Дуглас был словно египетская гробница, полная потрясающих сокровищ, но на сокровищах лежало древнее проклятие, не подпускающее никого близко.
Дуглас взглянул Тане в глаза, и на мгновение улыбка осветила его лицо. Он явно восхищался ею, но предпочел ничего не говорить. Да в этом и не было необходимости. Его взгляд все сказал Тане. Дуглас заговорил с ней негромко, словно с давней знакомой. Тане казалось, будто она безвольно стоит перед ним раздетая. Но тут Дуглас наконец отвел взгляд. В эту минуту Таня решила, что не даст больше Дугласу смутить себя. Она сказала себе, что в Дугласе нет ничего такого, что могло бы заставить ее подчиниться. Он не сможет взять больше, чем она захочет дать. Во всяком случае, так считала Таня. Он всего лишь мужчина, а не господь бог. Продюсер. Человек, который переносит истории и сценарии, написанные другими, на экран.
– Ну как, познакомились со всеми? – поинтересовался Дуглас. Он вел себя как гостеприимный хозяин – хотел, чтобы все гости были довольны, и в особенности Таня, поскольку это был ее первый выход в свет. Благодаря заботе Макса Таня перезнакомилась с большинством приглашенных для съемок актеров, за исключением Нэда Брайта, которого постоянно окружали красивые молодые женщины. Они пришли в сопровождении мужчин, но Брайт моментально стал для них центром притяжения. Брайт считался самым сексуальным из молодых звезд-мужчин, и причину этого понять было нетрудно. Он был обаятелен и необычайно красив. Собравшиеся вокруг него красавицы то и дело заливались смехом.
– Да, – ответила Таня, глядя Дугласу в глаза. Она твердо решила не подпадать под его влияние и не показывать ему своего смущения. – Мне нравится ваша коллекция. Маленький музей, – добавила Таня, заметив в гостиной за бассейном еще одно знаменитое полотно, эффектно освещенное. Эта гостиная служила музыкальной комнатой – там Дуглас играл на фортепьяно. В детстве и юности он учился на пианиста и до сих пор любил музицировать и для собственного удовольствия, и для близких друзей.
Таня слышала или где-то читала, что в юности он подавал большие надежды.
– Надеюсь, все-таки не музей. Это было бы очень печально – все равно что смотреть на животных в зоопарке, а не в их естественной среде обитания. Мне хотелось, чтобы люди чувствовали себя уютно рядом с произведениями искусства, а не любовались на них отстраненно, пусть и с восхищением. Живя в окружении этих картин – моих добрых друзей, невозможно смотреть на них как на чужаков. Все мои картины – мои давние и верные друзья.
Это был интересный и оригинальный подход. Когда Дуглас сказал об этом, Таня рассматривала картину Моне, висящую в музыкальной комнате. Подсветка наполняла полотно жизнью, казалось, легкая зыбь пробегает по воде, едва заметно шевелятся стебли растений. А люди, оживленно переговаривающиеся и окружившие бассейн, казалось, были естественно вписаны в этот пейзаж. Шампанское текло рекой и делало свое дело. Гости были раскованны и оживленны и казались счастливыми, как и сам хозяин. Тут, в привычном окружении, он, похоже, чувствовал себя куда более комфортно, чем в «Поло Лаундж». Дома Дуглас был сама любезность, он полностью контролировал обстановку, и это давало ему и удовлетворение, и уверенность. Ничто не ускользало от его внимания. Он не упускал из виду ни одного человека и ни одной детали. Несколько минут спустя, когда Дуглас рассказывал Тане об антикварных вещах, которые он приобрел в Европе, к ним присоединился Макс. Дуглас как раз говорил о том, что несколько месяцев назад отыскал в Дании и Голландии несколько настоящих шедевров, в особенности поразительный датский письменный стол, – и указал на него.
– Хорошо, что мы не потащили всю эту компанию ко мне, – сказал Макс, расхохотавшись. Он, с его круглым животиком, лысиной и бородой, был удивительно похож на сказочного гнома, в то время как Дуглас походил на кинозвезду. Таня где-то вычитала, что Дуглас в свое время намеревался стать актером, но так и не рискнул попробовать. Ему куда больше понравилась роль продюсера. Так он мог организовывать и контролировать весь процесс, он был хозяином своих фильмов, совсем как в сказке о Пиноккио директор кукольного театра был полновластным хозяином своих кукол. Макс напоминал Тане доброго папу Карло.
Услышав эту реплику Макса, Дуглас рассмеялся.
– Да, получилось бы нечто совсем иное, – признал он, а Макс объяснил Тане:
– Я живу на Голливуд-Хиллз в доме, который похож скорее на хлев, и, возможно, именно хлев там и стоило бы устроить. Диваны у меня накрыты лошадиными попонами, кофейный столик заставлен тарелками с едой двухнедельной давности из всяких забегаловок, а мой пылесос забрала моя бывшая жена, когда уходила от меня четырнадцать лет назад, и с тех пор я так и не собрался купить новый, поскольку был слишком занят. На стенах у меня висят постеры с моими фильмами. Самый ценный предмет антиквариата у меня в доме – это мой телевизор. Он у меня с девяносто восьмого года. Я заплатил за него кучу денег, а все остальное получил почти задарма из «Гудвилла». Так что моя конура малость отличается от дома Дугласа, – сказал Макс без тени сожаления или попытки оправдаться, и все трое рассмеялись. Макс любил свой дом, в доме Дугласа он чувствовал себя неуютно, хотя и отдавал должное его вкусу и раритетам. – Надо бы мне как-нибудь найти себе новую уборщицу. Мою прежнюю домработницу выслали из страны, а жаль, мне она очень нравилась. Она замечательно готовила и играла в карты. А теперь у меня дома валяются комья пыли размером с мою собаку.
Макс объяснил, что у него живет датский дог Гарри, его лучший друг. Он обещал познакомить с ним Таню на съемочной площадке. Гарри всегда был рядом с Максом, даже на съемках. На нем не было ни ошейника, ни поводка. Макс не надевал их на пса, чтобы волочащийся конец не мешал звукооператору, да к тому же они Гарри и не были нужны – он был превосходно выдрессирован.
– Он везде со мной. Разносчики еды часто его подкармливают. Когда мы не снимаем, Гарри впадает в депрессию и худеет, хотя для него это не смертельно, как видите, – улыбнулся Макс и добавил, что пес весит около двухсот фунтов.