– Я с Иваном приехала, – сказала она. – Хотите, у него спросите.
Губин несколько секунд внимательно ее разглядывал поверх газеты.
– Это было его ошибкой, – заметил Губин. – Но ее нетрудно поправить.
– Я преданная, – неизвестно для чего призналась Нина. – Я при нем, как собака.
Губин отпустил ее небрежным жестом руки. На веранде, увидев добродушного Филиппа Филипповича и Вдовкина, Нина так обрадовалась, что без разрешения бухнулась на стул, с опозданием сообразив, что, возможно, именно этот ее поступок Иван посчитал бы неприличным.
– Мужчины! – сказала неожиданным басом. – Спасите несчастную девицу, дайте ей тоже пива. Ой, тут все так непривычно, я тут как в лесу.
Вдовкин протянул ей банку, которая была у него захоронена в кармане.
– Давайте у девушки поинтересуемся, – весело обернулся к Филиппу Филипповичу. – Она нас рассудит.
Скажи, красавица, тебе какие мужчины по душе? Крутые, как Михайлов, или вот такие, как мы, застенчивые и незлобивые?
– Я Ваню люблю, Полищука. Он меня сюда и пригласил. Здравствуйте, Филипп Филиппович. Вы меня узнали? Я ведь Ванина невеста.
Ближе к вечеру прорвалась гроза. Эпицентр ее сгустился над дачным поселком, и минут сорок подряд, без устали по дому колотили молнии, но ни разу точно не попали. Зато у двух сосен за оградой верхушки срезало, как лазером.
В гостиной было шумно, чадно, оживленно. Ужин удался на славу. Ваня-ключник запек в духовке гуся и подал его с яблоками и с острой приправой из зеленых слив. Приготовил по рецепту из кулинарной книги Дюма-отца. Деревенская девка Галина, наряженная в расписной сарафан и с белой наколкой на черных волосах, прислуживала за столом с какими-то затейливыми шутками-прибаутками, и даже суровый Филипп Филиппович не удержался от того, чтобы не ущипнуть ее за бочок.
Больше всех радовался застолью Алеша. Ему нравилось, что собралось много народу, все добрые знакомые, и он то и дело к кому-нибудь обращался с радостным возгласом, но не все ему отвечали.
– Мишенька! – окликнул он Губина. – Ты что же мало кушаешь? Положи салатика. Вкусный салатик-то.
Его Настя сама готовила. Правда, Настенька?
Вместо того чтобы отозваться на дружеский привет, Губин как-то чудно нахохлился, что стал совершенно похож на черную сову.
– Эй, Ванюша, – веселился дальше Алеша. – А ты почему не выпьешь водочки? Тебе можно с устатку, ты же взрослый мужчина, правда, Настенька?
Иван ходил с Ниной на дальнюю лесную прогулку, недавно только вернулся, промокший, выпачканный в глине, и, видно, до сих пор не пришел в себя, был в каком-то глубоком оцепенении. Подобно Губину, он ничего не ответил, и это было даже неучтиво, но Алеша ничего не замечал. Вдруг посреди трапезы он решил продемонстрировать гостям, какой он атлет, отодвинулся от стола и начал отжиматься на руках, упираясь в подлокотники кресла. Лицо его мгновенно побагровело, посинело, но он пыжился, тужился, и светлая улыбка едва проскальзывала сквозь набрякшие веки. Кончилось богатырское упражнение плохо. Не внимая Настиным мольбам, где-то на пятом отжиме он потерял равновесие и вместе с креслом обрушился на пол, да так хряснулся головой об паркет, что слышно было, пожалуй, на дальних постах. Губин в одиночку поднял его на руки, как младенца, и смущенно похохатывающего отнес в спальню.
Собственно, на этом ужин и закончился. Над домом, как над всем российским миром, нависла густая, дурная, свинцовая оторопь.
Через неделю нагрянул Кутуй-бек. Этого визита нельзя было избежать. До осторожного горца, разумеется, дошли слухи о том, что Крест невменяем и никакой надежды на выздоровление нет. Эти слухи старательно поддерживал и распускал Грум. С каждым днем они становились все ужаснее. Грум умело "дожимал" занедужившего конкурента, проделывая это не без изящества.
Какому-нибудь крупному воротиле из региона секретно сообщал, что на имущество бедного придурка наложен арест и прокурор Москвы подписал постановление о начале уголовного расследования, но лично он, Грум, в это не верит. Во всяком случае, сделает все возможное, чтобы уберечь от позора своего близкого друга и (вы же знаете?) нареченного сына покойного Елизара Суреновича. На худой конец постарается поместить несчастного в хорошую психиатрическую клинику, чтобы от него хоть на время отвязалась прокуратура. Особенно впечатляли собеседников размеры взяток, которые якобы уже отслюнил сердобольный Грум – пять миллионов долларов. Кто-то верил, кто-то нет, но для тех и других было очевидно, что звезда влиятельного наследника Благовестова закатилась.
За Кутуй-беком стоял Кавказ с его судьбоносными нефтяными артериями, с его богатейшими рынками сбыта, с его, в конце концов, прекрасным географическим расположением, поэтому расторжение с ним делового партнерства могло привести к непредсказуемым, роковым последствиям. Серго извивался ужом, оттягивая время, поставляя Кутуй-беку самые обнадеживающие сведения, но терпение горца все же иссякло, и он заявил, что либо ему устраивают личную встречу с кунаком Алешей, либо он начинает переговоры с Иннокентием Львовичем. Требование было справедливым: бизнес не терпит долгих проволочек, в нем споткнувшихся соратников добивают, как раненых лошадей.
Надо было рискнуть, и Серго, после серьезных колебаний, посоветовавшись с Филиппом Филипповичем и Губиным, пошел на этот риск.
К визиту Кутуй-бека Алеша достаточно окреп и по дому уже передвигался с одной палочкой. Его приодели в серый выходной костюм, усадили в кресло в гостиной, и он, предчувствуя большую неожиданную радость, поглядывал орлом во все углы. Вдовкин сделал ему последние наставления:
– Прошу тебя, Алеша, соберись хотя бы на полчасика.
– Куда я должен собраться? – с готовностью отозвался Михайлов.
– Приедет Кутуйка, наш друг. Ты его слушай – и больше ничего. Покажи, какой ты опять сильный и умный. Хорошо?
Алеша самодовольно заулыбался:
– А он не будет меня пугать?
– Пусть только попробует. Настя же будет с тобой, и я тоже. А Миша спрячется за дверью. Бояться нечего.
– Кутуй-бек очень свирепый, – доверительно сообщил Алеша. – У него такой кинжал, – он развел руки в стороны насколько хватило размаха.
" – Кинжал у него Губин отберет на улице, – Вдовкин посмотрел на Настю, та отвернулась к окну. Она еще вчера высказала все, что думает об этой затее. Если им с Губиным, сказала она, доставляет удовольствие выставлять ее мужа на посмешище, она попробует защитить его собственными силами. И напрасно они надеются, что у нее ничего не получится. Настя произнесла целую обвинительную речь, на которую Губин коротко ответил:
– Успокойся, Настя. Ему это не повредит.
Настя смирилась, но не потому, что не могла противостоять Губину, а потому, что в действительности не понимала, от кого следует защищать Алешу…