- Значит, майор скрывается у Фраермана, да?
- Что вы, они даже не знакомы. Фраерман - большой человек, мы для него все пешки. Он на нас и смотреть не захочет. У него деньжищ немерено. Вилла в Ницце, дом в Лондоне. Еще много кое-чего. Ему сам Борис Абрамович покровительствует. Для него мы с вами навроде кучеров. Запрячь и ехать. Больше вам скажу...
Очередной подзатыльник сильно его тряхнул, но помог сбросить сонливость даже лучше, чем недержание речи. Мучители заговорили между собой. Петрозванов прислушивался с ехидной ухмылкой. Мял белые груди Элины, которая перестала притворяться клубком. Чувствовал, что выигрывает. Им его не взять.
- Денис Иванович, может, вправду не знает? - произнес голос.
Бородатый ответил:
- Может, и так. Или ваньку валяет. Если еще одну дозу вкатить, как думаешь, Митяй?
- В отключку уйдет или сдохнет. Не сдюжит.
- Тогда давай-ка подвесим на блоки. Иногда дедовские способы оказываются самыми надежными.
- Вырубится сразу, Денис Иванович.
- Какая разница? Попытка не пытка. А что с ним еще делать? Все равно списывать. Поднимай, Ахмет.
Пока обсуждали его судьбу, Петрозванов проделал упражнения по методу Фролова (эндогенное дыхание), пустил по клеткам волну углекислого газа. Потусторонний морок отступил, мысли прояснились - и он был готов к действию. Времени оставалось ровно столько, сколько им понадобится, чтобы вздернуть его на тросах. Но они обязательно ошибутся. Кому захочется тащить наверх мешок с песком? Так и вышло. Чертыхаясь, монгол распутал веревки на запястьях. Поднял его на руки, как ребенка, и перенес на бетонную площадку за котлами. Сквозь сощуренные веки Петрозванов разглядел свисающий с потолка железный крюк. Ага, подвесят за ноги, как барана.
Помощники пыхтели сзади: на узком пространстве не развернуться, монгол занял его целиком. Горячо дышал в ухо. Потом перевернул вниз головой и дернул к потолку, стараясь зацепить ножным узлом за крюк. Дальше медлить нельзя. Болтаясь мертвым грузом в его руках, Петрозванов осторожно нащупал под холщовой тканью брюк гениталии монгола, переслал мощный импульс в пальцы и раздавил их в горсти, как спичечный коробок. Взвыв, монгол уронил его на пол, и Петрозванов едва успел спружинить и встать на карачки. Монгол, вслепую шатаясь, загораживал проход, и это дало старлею несколько секунд, чтобы распустить веревку, стягивающую щиколотки. Из сидячего положения он ринулся вперед, боднул богатыря головой, завалил и по нему, как по мосту, перескочил в помещение. Теперь успех зависел от скорости, цель простая и понятная - прорваться к двери. Но бойцов не застал врасплох, у обоих в руках пушки, оба в пружинном состоянии, готовые к стрельбе, хотя почему-то мешкали. Решали мгновения, и если бы Петрозванов был в нормальной форме, он сумел бы их использовать, но подлое лекарство все еще тормозило реакцию. Тыльной стороной кулака смел с ног бородатого, нанеся ему непоправимое чeрепное увечье, уклонился от ноги одного бойца, но перед вторым нехорошо, неопрятно открылся. Услышал гулкий хлопок выстрела и почувствовал, как свинцовая пчела впилась в мякоть бедра. Это его не остановило. Всей массой, по-медвежьи, подмял под себя стрелка, ломая руку с пистолетом, и двумя прыжками добрался до двери. Сдвинуть засов не успел: еще две пчелы вгрызлись в поясницу, туловище враз онемело и руки повисли как плети. С трудом развернулся, опираясь спиной на дверь. Он был доволен: славно поработал. Бородатый и одни из бойцов в отключке, могучий монгол черной кучей копошился со своими раздавленными яйцами, глухо подвывая, и лишь единственный противник цел и невредим стоял в четырех шагах, подняв руку с пистолетом. Петрозванов вспомнил, как его зовут Митяй.
- Прыткий ты, однако, - похвалил этот Митяй без улыбки. - Жалко убивать.
- Не сходи с ума, - сказал Петрозванов. - Дай уйти. Мы же не враги с тобой. Оба русские офицеры.
- Да, не враги, - согласился Митяй. - Но работаем на разных хозяев. Или забыл?
У Петрозванова от нахлынувшей слабости подогнулись ноги, будто им пришлось держать не его собственный вес, а всю котельную. Голова закружилась.
- Тогда стреляй, раз продался. Чего ждешь? Странная тень, будто облако, скользнула по лицу Митяя.
- Скажи, где майор - отпущу. Слово чести. Петрозванов засмеялся из последних сил, чтобы больнее уколоть подлюку, до которого не мог дотянуться.
- Откуда она у тебя взялась, честь-то? Да кабы и знал, разве сказал бы такой твари? Не понимаешь? Мозги тоже продал?
Митяй выстрелил ему в грудь, почти в сердце. Петрозванов почувствовал, как пуля запуталась в ребрах и выжгла там тесную кровяную пещерку. Он спокойно улегся у двери и перестал дышать. Но не умер. Он не собирался умирать. Это была его последняя уловка.
* * *
Борис Борисович Могильный вернулся домой после двенадцати ночи. Отпустил водителя, велев утром приехать к девяти. Не спеша побрел к подъезду, неся на плечах усталость мужчины на седьмом десятке, весь день проведшего на ногах. Охраны у него не было. За многое генерал презирал победителей, которым служил последние годы, и отдельно за то, что не решались высунуть носа на улицу, не послав вперед соглядатаев. Отчасти за это их и жалел. Сколько же надо наломать дров, какой взять грех на душу, чтобы страшиться собственной тени? Особенно сочувствовал их отпрыскам, которые, пусть порченные не праведным богатством, все же оставались детьми, наивными и восторженными, но даже до своих элитных школ им приходилось добираться обязательно в сопровождении натасканных, как ротвейлеры, мордоворотов.
Ночь стояла тихая, прозрачная, электрический свет причудливо сливался с небесным, звездным сиянием, и генерал решил выкурить на воле лишнюю сигарету, заодно собраться с мыслями. Опустился на лавочку под липами и блаженно задымил. Но не успел насладиться парой затяжек, как неизвестно откуда, а вроде прямо с деревьев, возник мужчина в замшевой куртке и, не спросив разрешения, бухнулся рядом. Могильный не насторожился, но поморщился: запоздалый пьянчужка, что ли? Нет, не пьянчужка, не похож. И тут же услышал:
- Разрешите прикурить, Борис Борисович? Генерал чиркнул спичкой (зажигалок не любил) - и сразу узнал ночного гуляку. Вернее, просчитал. Слишком часто за эти дни разглядывал фотографии этого человека и изучил всю его подноготную - от спецшколы до группы "Варан". В неверном свете, искажающем черты, трудно было провести стопроцентную идентификацию, но генерал ни на секунду не усомнился, что это тот, за кем он гоняется по всему городу, сбившись с ног. Чувства, которые испытал Могильный, можно передать лишь крепким матерным словцом либо сакраментальной фразой: "Ну, блин, дела!"
- Никак признали, Борис Борисович? - вежливо уточнил Сидоркин.
- Как не признать... Ты что же, Антон батькович, сдаться пришел старику?
- Поторговаться хочу... Борис Борисович, ведь вы с батяней моим приятельствовали.