– Все-таки – зачем? – не унимался Янтарь. – Просто для кругозора любопытно.
Его любопытству положил предел Говноед. За разговором, да на долларовый манок сторожа подвинулись уже вплотную, поэтому ему ничего не стоило ухватить Янтаря за руку с пистолетом и дернуть вниз. Силища у него была такая, что рука сочно хрустнула в плече, пистолет, выпав, процокал по каменной плитке, как шарик от пинг-понга. В следующее мгновение Говноед вскочил на ноги и сгреб за шкирку Джеку. Тот попытался поставить блок, но это все равно, что защищаться голыми руками от летящей чугунной плиты. В каждой руке у Говноеда оказалось по бойцу, и он, встав поудобнее, с размаху стукнул их лбами. Гул прошел по зданию, как от маленького землетрясения. Джека и Янтарь опустились на колени, а потом улеглись. Оба бездыханные.
Лопух убрал в карман пакет с долларами.
– Круто, – одобрил он поступок Говоноеда. – Дает же Господь людям талант.
– Дак сами виноваты, – оправдывался Мишаня. – Чего выдрючиваться? Мы же по-хорошему с ними.
– Полюбовно, – вспомнил Лопух.
Пошли искать Аню, забрав ключи у Янтаря. Камеры располагались в подвале – с десяток дверей. Когда позажигали свет, за некоторыми началось слабое шевеление.
Потыкались наугад, открыли первую попавшуюся. Обыкновенные нары, забитые то ли спящими, то ли уже отмучившимися постояльцами. Запах крови, кала и мочи, густой, как дымовая завеса. Из темного угла выглянула баба-цыганка, в монистах, закутанная в пеструю шаль.
Пришлая: ни Лопух, ни Говноед ее раньше в Федулинске не встречали. Леня догадался, кто такая.
– Привет, мальчики, – весело поздоровалась цыганка. – За Анютой пришли?
– Ага, – сказал Говноед.
– Пойдем покажу.
Следом за цыганкой, двигающейся легко, упруго, поднялись на второй этаж, шли впотьмах: не хотели лишним светом привлекать внимание. Цыганка, похоже, видела в ночи, как под солнцем: гуляла, как по собственному дому.
Привела в комнату с незапертой дверью, щелкнула выключателем – зажегся торшер на полу. Девушка лежала на узкой железной кровати, на матрасе, голая и безмятежная.
Говноед сразу оценил ее внешность. Почмокал губами.
– Я бы тоже не отказался, а, Ленчик?
Цыганка сняла с себя шаль, накинула на девушку.
Лопух нагнулся, потрогал у нее пульс на шее.
– Живая.
Завернули бедняжку в шаль и в теплую, на цигейке, куртку Лопуха.
– Дотащишь? – спросил он у Говноеда. Тот молча вскинул невесомый груз на плечо.
Из приказа вышли благополучно – и на улице пусто.
Положили девушку на заднее сиденье "жигуленка". За все время Аня не шевельнулась и ни звука не издала. Но живая. Лопух в таких вещах давно не ошибался.
Говноед уселся на переднее сиденье рядом с Лопухом, цыганка юркнула к Ане, потеснила ее.
– Ты разве с нами? – без удивления спросил Лопух.
– Дорогу покажу. Чтобы вам не плутать.
– А ты кто? – проявил недоверие Говноед. – Не из подставных?
– Не нервничай, мальчик, прыщи заведутся.
В центре Федулинска улицы прямые, как в Нью-Йорке, но на окраине черт ногу сломит. Опять же – все фонари перебиты еще при мэре Масюте. Местные власти год за годом обещали прибавить электричества в городе, но ни Масюта, ни тем более Монастырский слова не сдержали.
На сегодняшний день этот вопрос и вовсе потерял актуальность: людишки, добивающие век на окраине, предпочитали околевать в темноте: даже днем редко выползали из нор, разве что на обязательную прививку.
Один раз все же нарвались на патруль. Пришлось Мишане козырнуть гвардейской ксивой. Вдобавок кто-то из патруля узнал и его и Лопуха в лицо. Радостно заржал:
– Бабье в расход везете, пацаны?
– Не твое дело, – буркнул Говноед. Он, конечно, злился: окончательно засветились. А ночью из города не уйдешь. Братва на внешних постах бьет по незарегистрированной на выезд машине без предупреждения из чего попало вплоть до противотанковых орудий. От скуки рады любой мишени.
Подъехали к заброшенному общественному туалету.
Мышкин пропустил всех внутрь, одного за другим. Про этого человека Егор, когда инструктировал Лопуха, сказал лишь одно: подчиняйся ему беспрекословно. Едва взглянув на бельмастого, приземистого, пожилого крепыша, Лопух определил: из старорежимных, но сучок крепкий. Такого с земли сковырнуть – нелегкая задача.
Говноед дичился, не понимал, куда попал. Положил Аню на кровать (Мышкин распорядился), отошел к стене, сел на стул. Никого не спрашивая, сунул в пасть сигарету. Он слегка притомился и ждал, когда Ленчик отдаст ему башли.
Мышкин приоткрыл Ане веки, зачем-то подул в нос.
Потом достал с полки одноразовый шприц (давно их в Федулинске никто не видел), наполнил доверху голубой жидкостью из хрустального пузырька без всякой этикетки и уколол девушку в вену, быстро и точно. "Может, врач?" – подумал Лопух.
Не прошло минуты, как Аня открыла глаза. Ландышевым светом заполыхал в них ужас. Над ней склонилась цыганка.
– Не бойся, – улыбнулась девушке. – Все плохое позади. Ты теперь у друзей.
– Хочу умереть, – пролепетала Аня. – Зачем вы меня мучаете? Убейте меня.
– Не надо умирать, – сказал Мышкин. – Тебя Егорка ждет.
Анечка его не услышала, опять мгновенно отключилась.
– Что с ней? – спросил Мышкин у Розы Васильевны.
– Наркотическая кома. Ничего, оклемается. Над ней хорошо потрудились, но девка молодая, справится. Она внутри чистая…
Мышкин внезапно резко обернулся к Лопуху:
– Этого зачем привел? Куда его теперь?
– Не волнуйся, хозяин. Мишаня не продаст. У него с ними свои счеты. Они его Говноедом прозвали.
– А он не Говноед?
– Я сейчас встану, – подал голос Мишаня, – и так тебе врежу, дед, из ушей повытекает. Тогда поймешь, кто есть кто.
– Грозный, – Мышкин подмигнул Лопуху. – Ладно, перекантуемся до утра, там все равно уходить. Тебя вроде Леонидом кличут?
– А то вы не знаете? – ответил Лопух.
По факсу доктор получил депешу, что в "Медиумбанк", где у него был открыт счет, прибыл ценный груз из Мюнхена на его имя. Генрих Узимович не усомнился в достоверности сообщения. Не он один, все мало-мальски значительные люди Федулинска – бизнесмены, брокеры, бандюки – заключали сделки и вели дела исключительно через столичные кредитные организации. В местном "Альтаире" – банке, хиреющем на глазах, хранили свои скудные гробовые сбережения лишь безголовые федулинские граждане да еще, естественно, подведомственные Монастырскому службы, вроде жилищных стройконтор и коммерческих магазинов; Гека Андреевич в тесной компании не раз уже бахвалился, что весь капитал давно слил за кордон и вот-вот, по примеру юного экс-премьера Кириенки, объявит сам себе загадочный дефолт.