Херес оказался на месте, и я выпил его не отходя от холодильника, не почувствовав ни вкуса, ни запаха. Потом уселся за стол и, сунув в рот сигарету, но не прикуривая, стал ждать облегчения. Пустой номер. Все тот же мрак – и мохнатая лапа, мягко сдавившая сердце. Открывался выбор: перебороть слабость и доковылять до ближайшего ларька – либо одеколон «Гигиенический». Варианты, как сказал бы Иосиф Виссарионович, оба хуже.
Суровое размышление прервал вторичный звонок, и на сей раз я рефлекторно снял трубку. Звонила Света, и это не сулило ничего хорошего. Последний раз она звонила, кажется, в начале лета и сообщила, что у Вишенки грипп, поэтому наше (мое с Вишенкой) свидание откладывается. Обычно звонил я сам. За те три года, что мы жили врозь, ее звонки можно пересчитать по пальцам, но ни один не принес мне радости, так что сожалеть не о чем.
– Да, – сказал я, стараясь не хрипеть. – Здравствуй. Слушаю тебя, дорогая.
– Надо увидеться, Володя. Срочно.
Если бы я не пил накануне, то, возможно, удивился бы, но в нынешнем состоянии ответил бодро:
– Да? Давай увидимся. Говори – где и когда?
– Можно подъехать к тебе?
Конечно, я уже понял, случилось что-то серьезное – унылый голос, спешка, – но так не хотелось вникать. Разговаривать с бывшей женой с похмелья – все равно что долбить киркой промерзлый грунт. Но все же съязвил:
– Конечно, приезжай… А Русланчик не заругает?
– Его нету.
– Где же он? В Париже? В Ницце?
После небольшой паузы отозвалась как будто уже совсем из могилы:
– Володя, я сейчас приеду. Никуда не уходи, пожалуйста.
– Хорошо, жду.
Повесив трубку, я спохватился, что не спросил о Вишенке – о Саше, нашем четырнадцатилетнем сынишке. А ведь если что-то случилось, то только с ним, с кем же еще. Но что могло случиться? Заболел? Учудил в школе? Вряд ли. Это не повод для срочного визита к бывшему мужу-алкоголику и неудачнику. Что же тогда? Надо знать Свету, как знал ее я. Должна быть очень весомая причина для такого шага.
Страх на мгновение кольнул в сердце ледяной иголкой.
Лет пять назад, когда в моей жизни наступил затяжной финансовый кризис, еще похлеще, чем тот, первый, когда закрыли институт и я очутился на улице, Света работала в школе, преподавала русский язык и заколачивала в месяц аж до тысячи рублей, если удавалось получить полторы ставки. На эти гроши мы какое-то время существовали, да еще моя мамочка подбрасывала со своей пенсии сотенку-другую. Я не шибко горевал, спокойно попивал горькую, сплавляя потихоньку кое-какие вещички. Я верил в свои способности и в удачу, знал, что так или иначе все образуется и мы встанем на ноги, но Света не разделяла мою уверенность. Особенно болезненно воспринимала даже не то, что не хватало денег на жратву, а то, что приходилось донашивать старые вещи, перелицовывая, естественно. Самолюбие красивой женщины страдало, хотя я доказывал ей, что все это суета сует, ей просто недостает развитого религиозного чувства. Думаю, за подобного рода фарисейские рассуждения она меня со временем возненавидела. Через несколько месяцев дела поправились, я устроился на фирму «Луксор», где в полной мере расцвел мой талант наладчика бытовой техники. Деньжата завелись, хотя не ахти какие, но наш любовный поезд, к сожалению, уже ушел. Как известно, догнать этот поезд невозможно.
Пока я беспробудно пьянствовал, сожалея о разрушенных мечтах (в институте, где я прежде работал, передо мной действительно открывались завидные перспективы), Света начала звонить по газетным объявлениям и таким образом вышла на фирму «Золотой квадрат», принадлежащей Руслану Атаеву, ее нынешнему мужу и спонсору. До сих пор не знаю, что это за фирма, чем занимается (догадываюсь, что не благотворительной деятельностью), кем туда взяли мою сумасбродную женушку; все дальнейшее – развод, размен квартиры, нудные выяснения отношений, пустые клятвы, истерики Светы – уложилось в моем сознании в промежутки между запоями как один долгий дождливый денек, после которого я словно заново родился. Однажды взглянул в зеркало и увидел там сорокалетнего мужчину с испитым лицом, с большим, как у слоненка, носярой и печально-лукавыми глазками неопределенного цвета. Этот человек ничего не добился в жизни, но был себе на уме – и отнюдь не собирался помирать.
Светлане ехать до меня на тачке минут сорок, и я использовал это время с толком. Кое-как привел себя в порядок, умылся (на душ не хватило сил), переоделся и смотался в ларек, где отоварился бутылкой водки и пивом. Страх улетучился, мной владела обычная похмельная депрессия, но на воздухе немного полегчало.
Дома чуть-чуть прибрался и успел засадить пару банок «Очаковского». На звонок вышел умиротворенный, готовый к решению самых сложных проблем.
Света, едва взглянула, все поняла. Произнесла с незабытой, дорогой мне интонацией страдающей зверюшки:
– Опять, Володечка?
– Ладно, не зуди уж сразу… Я и тебе оставил. Проходи на кухню.
Чувствовал я себе превосходно. На столе пиво, водка, нарезанная колбаска, напротив милая женщина, родившая мне сына, хотя нынче запутавшаяся в трех соснах. Что еще надо утомленному алкоголем сердцу.
– Ну, давай, – сказал весело, – расскажи, что вдруг стряслось в образцовой семье миллионера? Зачем понадобился старый неудачник?
По ее лицу видно, что плакала недавно. Но подкраситься, причепуриться не забыла.
– Мне не к кому больше обратиться, Володя.
– Понимаю… Что дальше? Обращайся.
– Вишенку похитили.
Слова упали, как смертный приговор, но я не заблажил, не завопил заполошно: что? как? не может быть! Спокойно налил рюмку и выпил. Потом закурил. Потом открыл форточку. Затылок внезапно отяжелел, будто туда закачали свинца. Давление, что ли?
– Что ж, похитили так похитили. Это бывает. Расскажи, пожалуйста, поподробнее.
Вместо того чтобы рассказывать, тяжело задышала, побледнела – и начала медленно сползать со стула. Я успел ее подхватить, поднял на руки и, чертыхаясь, отнес в комнату, положил на кровать. Раньше Света себе такого не позволяла. Я вообще впервые видел, как женщина падает в обморок. Малоэстетичное зрелище. Но что бы она сейчас не чувствовала и не переживала, вряд ли Сашука значит для нее больше, чем для меня. Сашука это Сашука – центр вселенной. И не только для нас двоих со Светой. Для многих, кто еще не догадывался об этом.
Нашатыря у меня не было, и Свету я привел в чувство, дав ей подышать ваткой, смоченной в «Смирновской». Потом сидел возле нее и слушал. Из того, что она рассказала, обрисовалось следующее. Оказывается, их жизнь с бизнесменом Атаевым была не такой безоблачной и романтичной, как она мне внушала все три года. Хотя горец любил ее безумно и не жалел денег на Сашука (одна из причин, по которой Света ушла от меня: обеспечить мальчику нормальное будущее), вскоре выяснилось, что он не совсем свободен. Кроме Светы, у него было еще две жены, одна в Черкесске, вторая в Петербурге. По его вере это дозволялось, но Свете, когда узнала, не доставило радости. Однако больше всего ее угнетало, что бизнес, которым занимался муж, был связан с повышенным риском, а это в свою очередь влекло за собой массу житейских неудобств и ограничений. Допустим, Вишенка учился в одной из самых привилегированных школ в Москве, где на завтрак детей кормили черной икрой и заморскими фруктами, а занятия даже в младших классах вели доктора наук, но отвозили его в эту школу на бронированном лимузине и с двумя телохранителями, впрочем, как и всех других отпрысков новых русских. Кстати, я был против того, чтобы Сашука определить в эту школу, но на ту пору меня уже никто не слушал, включая Вишенку. Он, правда, меня успокоил одной из своих таинственных фраз. «Папочка, ну что ты переживаешь из-за ерунды, – заметил со своей неподражаемой старческой умудренностью. – Абсолютно никакого значения не имеет, где и чему человек учился». Поразмыслив над его словами, я пришел к заключению, что Вишенка, как всегда, прав.