На помост, под свет приглушенного юпитера выскочила смуглая женщина с черными распущенными волосами и с изумительным, соразмерным во всех пропорциях телом. Под ритмичную мелодию она двигалась с такой вызывающе-дерзкой грацией, что мужчины в зале одновременно облизнулись, а у многоопытного, не слишком охочего до баб Филимона Сергеевича по-горячему повело в паху, чего с ним давно не бывало. И все те минуты, пока яркоглазая шалунья искусно освобождалась, выныривала из многочисленных складок тропиканских нарядов, и до того мгновения, когда она, обнаженная, забилась в диких конвульсиях, обвиваясь вокруг пластикового фаллоса, он следил за ней неотрывно, замерев с бокалом «Кровавой Мэри» в руке.
В «Дарьяле» у него был свой человек – надсмотрщик всей здешней обслуги, включая охранников, – Лева Пантера. Из бывших оперов с Петровки. У них сложились добрые, деловые отношения, можно сказать, взаимовыгодные. Нашел Леву в его личном кабинете возле гардероба, откуда тот по нескольким мониторам следил за тем, что происходит во всех закоулках двухэтажного здания «Дарьяла». Ма-гомая опер приветствовал радушно и тут же, скривив рот, выразил сочувствие:
– Видел, видел, Маго. Сегодня не твой день. Сколько просадил?
– А-а, – отмахнулся Магомай. – Пустяки, Левушка. Сам как поживаешь? Дома как? Витек все керосинит?
Больное задел. Витек, старший сын опера, двадцатилетний, был оболтус каких мало. Учиться не хотел, путался со всякой рванью и глушил по-черному. Но на иглу пока не сел, что вселяло надежду. В тех компаниях, где он ошивался, мало кто обходился без дури. Магомай как-то предложил свою помощь. Лева выслушал его со вниманием, поблагодарил, но отказался. Магомай присоветовал простую, но действенную вещь: отметелить парня, может, слегка покалечить, и повторять процедуру при каждом новом срыве. Магомай считал, что это единственный способ вернуть мальчика на путь истинный, но отцовские чувства не позволяли Леве согласиться с радикальным мнением. Надеялся, что сынок еще немного покуралесит – и сам опомнится. У Левы все было подготовлено для того, чтобы отправить сына в Мюнхен, в какой-то элитарный колледж с очень строгим уставом.
– С Витюней по-старому. Хотя есть намеки на просветление. Два дня трезвый дома сидел, и сучку эту вроде отшил, Маню Закидуху. Ох, опасная тварь. Она его больше всех провоцирует. Он же телок. Она его на крючке держит. Все соки высосала. Без ханки с ним не трахается, и на дозу он ей каждый день отстегивает. У нее прейскурант: один трах – две бутылки белой. Внушила телку, что у нее организм так устроен, без водки ей не в кайф. Да я тебе рассказывал про нее.
– Хочешь, уберем? – по-дружески предложил Филимон Сергеевич. – По минимальной таксе. Как за бомжа.
– Не-е, не надо. Витюня парень нервный, впечатлительный, боюсь, не простит. Сейчас мы все же на контакте… Ты по делу или как?
– Что ты, Левушка, какое дело… Давно не виделцсь… Слушай, а вот эта Тропиканка, к ней какой подход?
Бывший опер улыбнулся с пониманием.
– На экзотику потянуло, Маго? Что ж, она того стоит. Ребята, кто с ней был, рассказывали, незабываемые впечатления. Мертвого подымет. Но ведь опасная, Филимон. Говорят, заклятия знает. Кто не угодит, исчезают бесследно.
– Это ничего, – уверил Филимон Сергеевич. – Я не исчезну.
– Тогда садись за столик, подошлю к тебе. О цене сами условитесь. То есть, короче, она ее сама назначает, а уж ты соглашайся или нет. Но не торгуйся. Торговаться бесполезно. Сатанистка одним словом.
Филимон Сергеевич в ресторане заказал себе пару жульенчиков, овощи. Терпеливо ждал – и дождался. Около двух ночи Тропиканка подсела к нему, но была какая-то нахмуренная и не по-доброму сосредоточенная.
– Знаешь, кто я? – спросил Магомай. Подняла глаза – черные омуты, и в каждом по тысяче чертей.
– Мне по барабану… Чего надо, говори?
– Влюбился, Фросенька… Как увидел, как ты вокруг деревянного члена вьешься, так и поплыл. Я человек трепетный. Меня искусство валит наповал.
– Не зуди… Левка сказал, ты деловой.
– Очень деловой. Заплачу, сколько спросишь. Не поскуплюсь.
– Налей коньяку.
Магомай с готовностью наполнил бокал, куда на дно заранее положил прозрачную таблеточку. Его удивило, что прекрасная мулатка говорит без всякого акцента, будто россиянкой уродилась. Но глаза сжигали, смертельные глаза. В них хотелось пальцами ткнуть, чтобы проверить, живые ли.
Красавица выпила коньяк не задохнувшись. Закусывать не стала.
– За час – пятьсот. За ночь – тысяча. Пойдет?
– Почему нет, – обрадовался Филимон Сергеевич. – Считаю, это дешево. За такую-то амфибию.
– Тогда поехали, чего время терять.
Через час прибыли на Арбат. В ее трехкомнатной квартире было душно, как в июльскую жару. Работали кондиционеры, калориферы, пылал огромный камин. Мало что душно, воздух насыщен тяжелыми сладкими испарениями, у Магомая сразу закружилась голова. Еще в ресторане Филимон Сергеевич поинтересовался, почему она такая озабоченная, не обидел ли кто, не дай Господи. Фрося ответила, что обидеть ее невозможно, но денек выдался хлопотный. Утром пацаны из коломенской группировки прислали в подарок пятилетнюю кроху (на вокзале подобрали), очаровательное существо. Хотела кроху помыть, посадила в ванную, сама побежала за притирками, а когда вернулась, кроха уже мертвая. Видно, выбиралась из ванной, поскользнулась – и хряснулась височком о железный штырек, на который крепился душ. При этом воспоминании Фрося заплакала, Филимон Сергеевич ее утешил. «Понимаю, сударушка. Но не стоит так переживать. Коли любишь с младенчиками баловаться, с десяток приволоку». «Где возьмешь?» – встрепенулась девушка. «А то не знаешь, – удивился Магомай. – Да этого добра сейчас … По Москве сто тысяч беспризорных».
После этого обещания у прекрасной мулатки глаза повеселели, в них зажглись лазоревые звезды. Подумал отрешенно: много ли им надо, сатанисткам несчастным. Наврешь с три короба, и бери голыми руками.
Заикнулся, нельзя ли окна распахнуть, Фрося не разрешила. Оказывается, по Москве летают азиатские микробы, против которых у нее, как у жительницы экватора, нет иммунитета. Он ждал, когда подействует таблетка, и уже начал сомневаться, подействует ли вообще. У сатанистки, похоже, организм могучий, и это тоже странно. Те сатанисты, с какими прежде сталкивала жизнь, были существа взвинченные, бес их поддерживал в яростном, возбужденном состоянии, но на химию неустойчивые. Она все больше его волновала: была в ней именно та загадка, какие он любил разгадывать в свободное от работы время. Проняло через час, когда наладила светомузыку и собралась исполнить какой-то особенный стриптиз, известный лишь жрицам вуду. И вот едва затряслась в судорогах на ковре, едва с треском оторвала первую пуговицу, как импортная таблетка (подарок знакомого фармацевта) ворохнулась в чреве. Фрося-Тропиканка жалобно вскрикнула и умчалась в туалет. А потом пошло с неумолимостью урагана. Только вернется, только приступит к отработке, как налетал следующий свирепый приступ. Магомай смеялся до слез, давно так чудесно не отдыхал. Ходил следом, заглядывал в туалет, где она яркой, угрюмой птицей корчилась на позолоченном унитазе, участливо предлагал вызвать «скорую». Тропиканка злобно огрызалась, шипела, выкрикивала угрозы сразу на трех языках. Лишь к утру немного очухалась, распласталась на безразмерной кровати С водяным матрасом, бледная, со спутавшимися волосами, похожая на привидение. Магомай заставил ее выпить стакан водки, присел рядом. Заговорил с укоризной: