И как только упомянули известных всем начальников и распорядителей в общине, вспомнили рабби Нафтали Хаима, знавшего корень души каждого и каждого из начальства и тайну их перевоплощений. Когда шел рабби Нафтали Хаим по рынку и видел продавцов воды, тянущих ослов, нагруженных бурдюками с водой, а те колют своих ослов палками, утыканными гвоздями, так что кровь течет, он останавливался и обращался к каждому ослу по имени. Причем это были имена всем известных людей, уже покинувших этот мир и перевоплотившихся в ослов. И ослы стояли и смотрели на этого праведника умоляющим взглядом. Иногда он говорил ослу: «Имярек, сын имярека, пришло тебе исправление». Осел склонял голову в знак благодарности и проходил. А иногда он говорил ослу: «Все еще множество мучений предстоят тебе, и еще множество бед поджидают тебя в этом мире, пока ты не придешь к своему исправлению». Тут осел опускал голову и не двигался с места, даже если и кололи его, даже если и кровь его лилась.
Однажды пришел один человек к рабби Нафтали-Хаиму просить камею для своего сына, сошедшего с ума, упаси Господи. Сказал ему рабби Нафтали-Хаим: «Я не пишу камей, но я благословлю тебя, чтобы выздоровел твой сын, и довольно с тебя моего благословения». Не сдвинулся этот человек с места, пока не написал рабби ему камею. Повесил он ее на шею сына, и разум вернулся к нему. Захотели соседи посмотреть, чьи имена способны прогнать безумие, и открыли камею. Увидели, что написано там: Нисим Бек, Элиэзер Шапира; оба — из Иерусалима. Пошли они к рабби Нафтали-Хаиму и сказали ему: «Что это?» Сказал он им: «Люди эти… Даже злые напасти боятся их».
Рабби Нафтали-Хаим жил на Хевронской улице, в маленькой комнатке, и не разрешал никому приходить к нему, но тот, кому посчастливилось побывать у него, видел чудеса из чудес. В комнате его стояли две кровати, его и жены, и два маленьких столика, его и жены. На его столе не было ни единой мухи, а стол его жены был весь в мухах. Как-то зашел к нему один из его друзей. Сказал он ему: «Садись!» Хотел тот сесть на кровать ребецн. Сказал он ему: «Садись на мою кровать. Не оттого, что я слежу, чтобы не садились на ее кровать, а оттого, что ее кровать полна клопами, а моя кровать — чистая». И действительно, так и было. И нет тут чуда, над тем, кто подвергает себя самокритике, клопы не властны (над тем, кто «копается» в своих поступках, не властны клопы, «копающиеся» в кровати).
Хозяином квартиры рабби Нафтали-Хаима был злодей араб, и не было дня, чтобы он не портил жизнь своим соседям-евреям. Как-то раз он сильно досадил рабби Нафтали-Хаиму. Сказал ему рабби Нафтали-Хаим: «Прошу тебя, уходи!» Разозлился араб и сказал ему: «Мне ты говоришь — уходи? Тотчас же я выброшу тебя из квартиры». И не успокоился этот злодей, пока не запер у него на глазах колодец с водой. Сказал рабби Нафтали-Хаим: «Я не хочу воевать с тобой, вода и колодец пусть воюют с тобой». Назавтра нашли араба, лежащего мертвым в колодце с водой на своем дворе. Весь город был поражен, ведь каменное отверстие колодца — узко, а тот араб был тучный, толстый.
6
Оттого что упомянули тут про воду и про колодец, вспомнил каждый свой колодец и подумал, что в этом году в нем мало воды, и, если не выпадут дожди в срок, не будет воды для питья. И уже начали владельцы запасников с водой поднимать цены на воду, ведь если арабские водоносы видят, что в Иерусалиме — жажда, то просят больше за свои труды. Все сразу загрустили. Сказал один из них: «Господа, беде — свое время, лучше поговорим о чем-нибудь веселом». Вернулись — к Яффе, которая пьет воду из своих колодцев и не нуждается в привозной воде за деньги. И мало этого, так там есть еще и море, а тот, кто погружается в него, — это все равно что он погружается в микву, снимает море с человека ритуальную нечистоту. К тому же есть у моря еще и немалое преимущество перед миквой: человек, выходящий из миквы, болен от ее запаха, а от моря поднимается чудный аромат. А тот, у кого нет сил купаться в море, делает себе песочную ванну. Каким образом? Вырывает он себе нечто похожее на могилу, сидит в песке по шею и лечится. Ведь человек создан из четырех стихий — огня, ветра, воды и земли, и морской песок включает в себе четыре стихии — огонь, ветер, воду и землю. Огонь… Это солнце, накаляющее песок. Ветер… Он наполняет собой песок. Вода… Так ведь песок пришел из моря. Земля… Но ведь песок — это тоже земля. Приходят вместе все эти четыре стихии и излечивают человека, созданного из четырех стихий.
Да только должен человек остерегаться и не удаляться на большое расстояние от города, чтобы не стала могила, вырытая им для исцеления, могилой на веки вечные, Боже упаси, как случилось с одним стариком из Иерусалима. Старик этот зарылся по шею в песок, и прошли над ним три арабских подростка с ослами, нагруженными мусором. Сбросили они на него мусор и похоронили его заживо. Пришли туда евреи и увидели, что сделали с тем стариком. Помчались они за негодяями, и захватили одного из трех их ослов, и раскопали завал, и вытащили старика, и положили его голого на осла, и привезли к его консулу, и рассказали ему обо всем. Разозлился консул за позор, причиненный мусульманами его подданному. Послал своего помощника в полицию. Моментально явились полицейские и забрали осла. Взяли на себя состоятельные жители города расходы по прокормлению осла, пока не решится его судьба, а старика доставили в больницу и написали в Иерусалим в его колель, чтобы тот оплатил лечение и субботние расходы. Пока суть да дело, собрались все феллахи деревни и явились в Микве Исраэль [100] с ружьями, и луками, и пиками мстить за осла. Бросились бежать чиновники Микве Исраэль вместе с учителями и учениками. Выпрыгнул один из них из окна и сломал ногу. И вот он лежит в больнице: он — на одной кровати, а тот старик — на другой кровати. И весь город обсуждает, чей иск неотложный: иск того старика или иск Микве Исраэль, ведь невозможно выиграть дело по двум искам одновременно, потому что не в силах община подкупить всех судей. Пока одни пассажиры гордятся великими из народа Израилева, а другие — горюют о бедах народа Израилева, подошел поезд к Иерусалиму.
1
Еще до того, как вернулся наш герой в Иерусалим, забыл он про Яффу, и все, что он видел там, исчезло, как если бы и не существовало вовсе. И как только прибыл он в Иерусалим, пробудилась его душа и сильно забилось сердце. Это — город, где нет минуты, чтобы не чувствовалось в нем что-то от вечности. Смахнул он с глаз иерусалимскую пыль, и открылся перед ним Святой город, как он открывается перед влюбленными в него. Вспомнил он то, что сказал ему Блойкопф, художник: давай обнимемся в знак того, что удостоились мы жить в Иерусалиме! Смахнул Ицхак с глаз слезы и заплатил за место в дилижансе. Поехал в гостиницу Шоэля-Гиршла, как сделал в первый свой приезд, только на этот раз по своей инициативе. Гостиница Шоэля-Гиршла — особое достоинство есть в ней: там рады гостям.
Гостиница стояла пустая. И не было там ни Шоэля-Гиршла, и ни его сыновей, и ни его дочерей. Этих — потому что разругались и ушли, а Шоэля-Гиршла — потому что отправился за Иордан. Шоэль-Гиршл — человек предприимчивый и не может сидеть без дела. Теперь, раз гостиница стоит пустая, присоединился он к торговцам лулавами и поехал с ними за Иордан, привезти оттуда лулавы.