Вернулся Ицхак на свое место, стараясь быть как можно более незаметным, ведь как знать — может, есть среди пассажиров соглядатаи и доносчики, и выдадут они тебя властям, и не попадешь ты в Эрец Исраэль. Однако нужно отдать должное пассажирам, все они были настоящими евреями, и не было среди них ни соглядатаев, ни доносчиков. И хотя все они любят императора и желают благополучия и безопасности его солдатам, не собираются они выдавать еврейского мальчика, чтобы он служил в армии императора.
Как только тронулся поезд, поднял Ицхак глаза. Увидел перед собой благообразных людей: черные бороды их аккуратно подстрижены, на головах их — большие широкополые шляпы, и на ногах их начищенные сапоги. Сидят они себе в свое удовольствие, достают из сумок пироги и водку, пьют за здоровье друг друга и чинно беседуют, как принято между воспитанными людьми. И снова останавливается поезд, и входят широкоплечие люди с густыми пейсами, подпоясанные широкими кушаками. Не успели рассовать свою поклажу, как начали молиться. Присоединились к ним другие пассажиры и встали на дневную молитву.
Едет себе поезд и едет, и Реувен не едет туда, куда Шимон едет, а Шимон не едет туда, куда Леви едет; этот — едет в одно место, тот — в другое. Но сейчас, в этот час, все их лица обращены к Иерусалиму, а сердца — к Отцу Небесному, и все они стоят в страхе и смирении и от всей души молятся. Вошел проводник и увидел евреев, стоящих на молитве, повернулся он и пошел проверять билеты у других, у тех, что не молятся.
8
Поезд продолжает свой путь и по дороге минует местечки и деревни, большие города и малые. И проводник объявляет на каждой остановке название города, и на перронах вокзалов прибиты вывески, и на каждой станции, к которой прибывает поезд, высвечивается на вывеске имя города. Мелькают города, названий которых ты даже не слышал никогда. И вдруг екнуло сердце, поезд прибыл в Тарнув, тот самый Тарнув, что добавил еще одну мошаву [4] в Эрец Исраэль. Эта мошава, Маханаим, уже опустела, жители ее ушли ни с чем. Однако взгляд твой задерживается с любовью на каждом еврее из этого города: может быть, именно этот человек пожертвовал свои деньги для Эрец Исраэль, а может, он даже был в Эрец Исраэль, но вернулся, потому что не сумел продержаться на земле. Несколько лет тому назад сообщили газеты, что крестьяне Маханаима в страшной нужде и беде, и собрал тогда Ицхак в их пользу десять крон. Невозможно на десять крон накормить голодных, но можно показать, что даже в таком заброшенном городке, как город Ицхака, нашелся человек, который помнит своих братьев, возделывающих землю Эрец Исраэль.
Идет поезд своей дорогой, извергает пассажиров и поглощает пассажиров. Поднимаются в вагон люди с озлобленными сердцами и странным выговором. Одни смотрят на Ицхака сердито, потому что сидит себе этот спокойно здесь, тогда как они скитаются с места на место; другие сердито глядят просто оттого, что на душе их тяжело и замучила их нужда. Думает Ицхак, люди эти — хасиды того самого ребе, что не упустил ни единой возможности, когда можно было ругать и поносить сионистов. В прошлом году в траурные дни в первую субботу месяца ав сидел он перед молитвой со своими хасидами и ругал, по своему обыкновению, сионистов. И когда подошел он к Ковчегу завета, и начал молитву, и дошел до слов о скором избавлении, добавил проклятие к благословению и закричал благим матом: «Но только не с помощью злодеев и безбожников нашего времени!» Однако из опасения, что Господь, Благословен Он, быть может, не понимает святой язык, перевел свои слова на идише.
Поезд прибыл в Краков, город, в котором есть все. Есть там обсерватория, где наблюдают за движением звезд на небе, и есть там могила рабби Моше Иссерлеса [5] (благословенна его память) и могилы других великих раввинов. Здесь учил Магид из Брод, и здесь же выстроили обсерваторию. А в воротах города высятся две огромные кости ужасного животного, о которых пишет известный путешественник, что не видел ничего подобного во всех странах мира. Поднимаются в поезд евреи в штраймлах [6] , и лица их похожи на лица с обложек старинных книг. Поезд простоял некоторое время и снова двинулся в путь. То там сделает остановку, то тут остановится… Люди выходят и люди входят. Хасидов становится все меньше, поезд наполняется пассажирами, чей род деятельности не оставляет им достаточно времени для благочестия.
Снизу от земли поднимается страшный шум и грохот. Такого грохота не слышно было даже в Лемберге и Кракове; станция эта — Одерберг, узловая железнодорожная станция, на которой формируются составы, переводятся стрелки и поезда отправляются в разные города и страны. Так как обычно поезд стоит здесь довольно долго, некоторые пассажиры выходят из вагонов и идут на привокзальную площадь. Ицхак боялся оставить свое место из страха, что не найдет потом свой вагон, он стоял и смотрел наружу. Видел он странные вещи, как, например, лоток — полный газет. И человек покупает себе газету, смотрит в нее некоторое время и бросает. И в наш город тоже приходят газеты, но на каждый номер записываются десять или двадцать человек, и в конце года газеты переплетают; а тут, покупает себе человек лично для себя газету, просматривает ее бегло и выбрасывает.
9
И уже миновал поезд Галицию и вошел в пределы Силезии и Моравии. Исчезли деревни с домами, крытыми соломой, и деревни с домами, крытыми почерневшей черепицей, проносятся мимо, и все деревни тут куда приличнее наших городков в Галиции. И крестьяне, поднимающиеся в вагон, одеты в городское платье. Рубашки их не выпущены поверх штанов, и на ногах кожаные башмаки, а не соломенные лапти. Но ведут они себя, как все деревенские, грубо плюются, и во время зевка не прикрывают рукой рот, а язык их — не польский и не моравский, но похож немножко и на тот, и на другой, и кажется, что они поют. Из окон вагона видны крупные лошади и тучные коровы. Мимо проносятся фабрики, вагоны без крыш прицеплены к составу, они полны свеклой, похожей на сардельки, а из свеклы производят сахар — в этой провинции множество сахарных заводов. Много там других заводов и фабрик, их огромные дымовые трубы вздымаются до небес, и дым из них поднимается ввысь. А ночью пламя вырывается из плавильных печей и из железных рудников.
И уже приближаемся мы к Вене. Вся поверхность земли пересечена здесь рельсами, и бесчисленные вагоны мчатся во всех направлениях. Кажется тебе, что ты уже в Вене, а ты еще не достиг пригородов ее пригородов.
А когда поезд подходит к вокзалу, платформа напоминает движущийся город, притом город не маленький, а большой. И какой-то род ликования прорезает воздух, и всякого рода господа, мужчины и женщины, проплывают мимо, а вокруг них — носильщики, увешанные сумками, и саквояжами, и чемоданами и множеством других красивых вещей, как будто они несут подарки царю. Одни спешат, другие идут спокойно. Ицхак то бежит вместе с бегущими, то идет еле-еле и не понимает, то ли он стоит, то ли движется, то ли он вытолкнут наружу, то ли крутится вместе с толпой. Но он помнит, что должен пересесть на другой поезд, идущий в Триест. А тут закрыла перед ним дорогу эта толпа, и кажется ему, что он никогда не выберется отсюда. И хотя оставалось еще двенадцать часов до отправления поезда, он начал опасаться, что уже опоздал, а если и не опоздал, то конечно же опоздает. Сжался он весь, вобрал голову в плечи, как бы уменьшившись в росте, и протиснулся со своей поклажей на свободное пространство. Вдруг увидел он часы — и понял, что до отправления поезда по-прежнему остается двенадцать часов. Раз так, решил он, пойду и посмотрю город. Пошел, сдал вещи в камеру хранения и почувствовал себя свободным.