Лежа рядом с убитым конем, Арсен осознал, что получил сразу несколько ранений. Плечо, грудь, поясницу свело чудовищной болью. Из последних сил он старался не скатиться вниз по склону, отодвинуться подальше от края, когда вдруг метнулся перед ним огромный барс, весь в крови. То был Жаабарс. Зверь рыкнул и, пригибаясь к земле, волоча ногу, устремился дальше. Солнце раскачивалось над головой Арсена, горы колыхались, и ветер удущающе стискивал горло. Он отшвырнул мегафон, автомат и попытался отползти в ту же сторону, куда ушел раненый зверь. Он не видел и не знал, что творилось вокруг: как орал и материл его взбесившийся Таштанафган — “Сволочь! Предатель! Чтоб ты сдох, чтоб подавился своей завистью!”, как старик Бектурган, упав на землю, рвал бороду, истошно вопя: “Позор! Позор на наши головы! Чтоб тебя прокляли боги и предки!” Что кричали по-арабски убегающие восвояси принцы-охотники, в здешних горах не понял никто.
Постепенно шальная стрельба утихла, смолкли вскоре и крики.
Знал бы Арсен Саманчин, что натворил он в одно мгновение с людьми и со зверями… Но теперь ему было не до того. Ранения оказались серьезными, он это чувствовал. Особенно давило в груди, вся одежда пропиталась кровью. Он понимал, что долго не протянет, и хотел где-нибудь укрыться. Брел, шатаясь, падал, вставал, задыхался. Хорошо, что запомнил, в какой стороне находилась та самая пещера Молоташ. Туда-то и добрался наконец Арсен Саманчин и заполз на коленях внутрь. И тут увидел он медленно гаснущие глаза огромного снежного барса. То был Жаабарс. Зверь не шевельнулся. Не попытался даже поднять голову с протянутых вперед лап. Как лежал, опустив на них голову, так и остался лежать, тяжело и хрипло дыша.
— И ты здесь? — сказал почему-то Арсен зверю, точно бы они были знакомы.
Жаабарс истекал кровью.
Та же участь постигала и человека.
Волею судеб очутились они — человек и зверь — в свой последний час в одном схроне поднебесном, в пещере, рядом, бок о бок… И словно в недоумении стал погрохатывать над горами гром, раскатывался эхом, будто спрашивая: что же это такое? И так же удивленно вспыхивали в облаках молнии…
Когда, пересев с коней в машины и срочно прикатив в аил, принцы-охотники тут же, ни с кем не попрощавшись, отбыли на своем “Хаммере” в сопровождении кортежа в Аулиеатинский аэропорт, где стоял под парами их самолет, все стало ясно.
Так в одночасье рухнул в пропасть международный охотничий бизнес фирмы “Мерген”, и никому не верилось, что учинил этот провал “бизнес-проекта” племянник самого Бектура-аги.
Туюкджарцы, сбегаясь со дворов, собрались гудящей толпой, из которой слышались выкрики:
— Позор, проклятие на наши головы!
— Арсена повесить мало! Спалить его, сжечь!
— Угробил такое дело! Не дал нам заработать хотя бы малость!
— Ему звери дороже, чем люди, — так пусть растерзают его сами барсы!
Стихийная истерика разгоралась все больше, и тогда двинулась разъяренная толпа к дому сестры Арсена Саманчина, в злобе и ярости стала крушить во дворе все, что попадало под руки и под ноги, расколотила стекла и фары арсеновской “Нивы”, разорвала в клочья его рубашки и куртку, сушившиеся на веревке… Сестра, старавшаяся уберечь ноутбук брата, получила побои, муж-кузнец, прибежавший с работы и кинувшийся ее защищать, тоже оказался избитым…
И лишь внезапно хлынувший дождь и разразившаяся гроза остановили хаос и заставили толпу разбежаться.
А гром сотрясал окрестности, молнии одна за другой пронзали небо, и все прибывающий дождь захлестывал горные расщелины и пещеры.
Как чувствовала, Элес позвонила ближе к вечеру с вокзала сестре в Туюк-Джар. Она оставила ей свой мобильный телефон — пусть, мол, будет у тебя, а я буду звонить с подружкиных. Никогда прежде так не делала, а в этот раз почему-то захотела обеспечить себе связь. И вот за полчаса до отъезда решила узнать, как они там поживают, а заодно — есть ли какие вести с гор. Но не успела она и слова сказать, как сестра в истерике закричала:
— Весь аил на ногах, вот что твой Арсен учинил, кричал там, в горах, через громкоговоритель: “Руки прочь от наших барсов! Убирайтесь к чертовой матери!”, гнал приезжих в шею, мало того, открыл по ним стрельбу. И все вокруг принялись стрелять в ответ. А Бектур-ага бился головой о камни. И весь аил громит теперь двор Арсеновой сестры. А сам Арсен исчез куда-то, говорят, то ли его пристрелили, то ли сам застрелился. Ты слышишь меня, Элес? Ты что молчишь? Что с тобой? Да отвечай же!
И тут сестра подняла вой:
— Ой, несчастье какое на наши головы! Элес онемела! Что же теперь будет? Так полюбила она этого Арсена — и что же теперь? — и в истерике стала рвать на себе волосы.
— Да прекрати ты! — стал успокаивать ее муж. — Подумай, что толку так орать? Когда Элес приедет, я повезу ее в горы, на Молоташ. А хочешь — поедем вместе. Пусть она своими глазами увидит и поймет что к чему. Только не трави себя.
— Ой, что же мне делать! Сестра любимая, Богом данная, что с ней будет?.. А дети как, коли поедем в Молоташ?
— Ничего. Подростки уже. Пару дней обойдутся. Скот обиходят. Соседи за ними присмотрят…
Напарницы Элес были ошарашены, когда она схватила рывком свой рюкзак и, вскинув его на плечи, сказала, чеканя каждое слово:
— Езжайте сами. Вот вам мои документы для Саратова. Я срочно возвращаюсь в аил.
— Что, умер кто-то?
— Балким — возможно.
— А когда мы вернемся, увидимся?
— Балким — возможно.
— А что нам сказать? Ты приедешь за своим товаром?
— Балким — возможно.
— Да что с тобой? Что ты все балким да балким? Тебе сказать нечего?
— Отстаньте! Я свое сказала! Езжайте без меня. Все!
И с этими словами Элес кинулась бежать, расталкивая встречных. Люди шарахались от нее. Знали бы они…
* * *
Знали бы… Кому было знать, кто мог бы представить себе, что горе ее, перехлестывая через пространства, изливалось в те мгновения вместе с грозовым ливнем на горы Узенгилеш-Стремянные, где исчез ее возлюбленный, что бежала она теперь по горам вместе с Вечной невестой… “Помоги мне, родная, скажи, если ты видела его!”
А в тех глубинных горах до самого вечера не унималась гроза, раскатываясь вокруг громыханием эха, ослепительно озаряя молниями ущелья и долины. Утяжеляясь под дождем, постепенно сгущались сумерки. Давно не бывало тем летом такого затяжного дождя. И в пещере Молоташ становилось от него все темней и холодней.
Но это уже ничего не значило для тех, кто волею случая ли, судьбы ли оказался в той пещере. Их было двое в этом их последнем пристанище — умирающий человек и зверь дикий, рядом умирающий. Оба одинаково заканчивали свой земной путь, израненные то ли шальными, то ли прицельными пулями — кому было теперь разбираться, кто в кого стрелял и почему? Все это сейчас, за считанные минуты до их ухода в бесследную вечность, не имело уже никакого значения.