Итак, Мазл и Тойбер никогда не встречались. Если бы отец Блюмы Нахт был жив, богат и искал богатого жениха для своей дочери, Тойбер, безусловно, разыскал бы Мазла, ведь Блюма жила в его доме. Но дело обстоит таким образом, что Блюма — всего лишь бедная сирота, которая когда-то была прислугой в доме Гурвицев, а сейчас — у Мазлов.
Тойбер и Гиршл с сигаретами во рту гуляли по Шибушу. Сигарета Тойбера едва горела, а Гиршл по рассеянности вообще забыл зажечь свою. Гиршла удивляло, как его собеседник мог курить сигарету так долго, что огонек чуть ли не касался его губ. Всякий раз, когда Гиршл собирался предупредить Тойбера об опасности, тот уже хватал горящий окурок двумя пальцами, бросал на землю и останавливался, глядя на него, будто это была недодуманная мысль. Например, мысль о том, что, получи он сигарету не от Гиршла, а от Цимлиха, на ней бы красовался графский герб.
В разговоре с Миной Тойбер воздерживался от плохих отзывов о Шибуше, с Гиршлом же он был более откровенен. Ни тот ни другой не были сионистами и тем не менее признавали правоту сионистов, утверждавших, что никакая нация не может существовать куплей-продажей и евреи должны вернуться к своему изначальному занятию — возделыванию земли. Это, кстати, побуждало Тойбера с уважением относиться к Гедалье Цимлиху, который успешно занимался сельским хозяйством.
…К свадьбе Гиршлу заказали новый гардероб. Еще до завтрака являлись портные, чтобы обмерить его в длину и ширину, в пройме, плечах, горловине и груди. Цирл готовила ему одежду не только для Бога и для людей, то есть не только для субботы и будней, но и на любой другой случай. Так, если Гиршлу вздумается прогуляться в субботу днем, он не должен оказаться в положении шибушских молодых франтов, у которых всего-навсего два костюма и они не могут надеть ни того ни другого, потому что их праздничное платье слишком официально для обычной прогулки, а будничная одежда слишком проста для субботы. Им ничего не остается, кроме как сидеть дома, будто у них траур.
Мина тоже была занята приданым. Берта хотела заказать все в Станиславе, но Гедалья объяснил ей, что никто из жителей Станислава не приезжает за покупками в Шибуш, и кому, как не им, поддержать своими заказами местных купцов. Прежде чем приобрести какую-то крупную, дорогую вещь, она консультировалась с Цирл — не потому, что нуждалась в ее советах, а чтобы показать матери жениха, что деньги для нее не имеют значения. По сути дела, никто из Цимлихов не скупился на расходы: Берта — потому что стремилась устроить пышную свадьбу, Гедалья — потому что хотел отблагодарить судьбу, столь благосклонную к нему. Ежедневно в дом приходили портные с образцами бархата, атласа, тонких шелков и лучших твидов, которые Берта привередливо выбирала. Гедалья, наблюдавший все это, не мог себе представить, как его дочурка, у которой косточки были такими хрупкими, что, казалось, с трудом могли вынести вес ее тельца, будет надевать на себя такие горы одежды.
Поскольку по еврейскому обычаю жениху и невесте не следует часто встречаться, Мина перестала ездить к Гурвицам с визитами. Наведываясь в Шибуш, она останавливалась у Софьи Гильденхорн, которая была рада гостье. Муж ее опять надолго уехал из города, и обе они в сопровождении матери Мины проводили время в хождении по магазинам.
Дом Гильденхорнов отдыхал от хозяина и его многочисленных собутыльников. Красивые цветы, стоявшие в горшках на подоконниках, испускали нежное благоухание, перебивавшее запахи спиртного и табака, оставленные мужчинами. Отдыхала и Софья, лежавшая в постели в своей старой девичьей ночной рубашке. Отдыхала Мина, уставшая после лихорадочного дня, заполненного примерками платьев, кофточек, пальто. Часы громко тикали, после отъезда Гильденхорна они с каждым днем тикали все громче и громче.
Софья перевернулась на бок, чтобы поглядеть на Мину.
— Уже десять часов! — воскликнула она.
— Неужели?
— Разве ты не считала удары? — удивилась Софья.
— Нет, — призналась Мина.
— Должно быть, ты задумалась.
— У меня ни единой мысли в голове.
— Ну, не говори, — усомнилась Софья. — Я даже могу сказать тебе, о чем ты думала.
— Откуда ты знаешь?
— А вот знаю! Ты думала о нем!
— О ком?
— Подвинься ближе, и я прошепчу тебе на ухо.
— Ближе некуда.
— Ты думала о нем!
— Ты это уже сказала.
— Это правда!
— Я не знаю, кого ты имеешь в виду.
— Если нужно сказать по буквам, я скажу!
— Я совсем о нем не думала.
— О ком?
— Да о Генрихе Гурвице.
— Так о ком же ты думала?
— Ты не даешь мне спать!
— Я тебе хочу что-то показать.
— Давай отложим до завтра.
Был уже двенадцатый час ночи. Часы тикали громче обычного. Но подружки не слышали их — одна крепко спала, другая погрузилась в свои размышления.
Думы Софьи были преимущественно интимного характера. Ей было 18 лет, когда она вышла замуж за Гильденхорна, который мог поднять ее одной рукой и так носить из комнаты в комнату. Как ей нравились его модные брюки в клетку, как она любила слушать его голос! Однако со временем голос Ицхока стал хриплым из-за того, что ему приходилось напрягать его, убеждая клиентов приобрести страховой полис, а стоило ему вернуться домой, как тут же являлась толпа дружков. Софья была хорошей женой и хотела сделать мужа счастливым, но он сам не всегда знал, чего хочет. Вначале Софье казалось, что у нее есть все, о чем можно только мечтать, вскоре же это чувство сменилось другим — у нее нет ничего! Прошло два года после замужества, а у нее еще не было детей.
Не будучи эгоисткой, Софья не могла думать только о себе. Иногда, даже если ей приходилось делать для этого усилие, она отвлекалась от своих проблем, чтобы подумать о проблемах других людей…
Часы неуклонно отсчитывали время. Они были единственной вещью в доме, которая никогда не отдыхала. Вот они уже бьют двенадцать. А Софья не спит, оставшись наедине со своими мыслями, плавное течение которых ей не хотелось нарушать. Рядом спокойно спала Мина. Ее ничто не тревожило.
Прошел еще час. Софья посмотрела на подругу. Та спала так спокойно, как иногда спят люди накануне больших перемен, о которых они и не подозревают.
…Гиршл был вполне современным молодым человеком, однако придерживался старых обычаев. В субботу перед свадьбой его друзья собрались у него дома, и вместе с ними он отправился в синагогу. Там Борух-Меир произнес благословения над свитком Торы, а когда наступил черед жениха, его с галереи для женщин осыпали миндалем и изюмом, хазан и ведущие певцы запели: «Он, благословивший наших отцов Авраама, Исаака и Яакова…» Затем всех присутствующих пригласили в дом Гурвицев на праздничную трапезу. Друзья оставались с Гиршлом до наступления ночи, а музыканты все это время услаждали их слух музыкой. После исхода Субботы явился синагогальный служка, ведающий сбором пожертвований, и получил крупную сумму на благотворительность. Пришли поздравить Гиршла его бывшие учителя, и каждый из них получил подарок.