Он сам подошел к окну и посмотрел вниз – на детской площадке гуляли малыши с мамами, и отчаянный скрип качелей доносился даже до двенадцатого этажа.
– Такие случаи в литературе описывались неоднократно, – голосом старательного ученика отозвался Макар, одновременно подписывая в блокноте маленьких человечков, которых он нарисовал пять минут назад, и испещряя листок понятными лишь ему закорючками. – Не будем углубляться в неизвестные тебе дебри, упомянем лишь трудолюбивого Робинзона Крузо. Надеюсь, о нем ты читал?
– А если мы возьмем не гипотетического религиозного англичанина с устойчивой нервной системой, а современную молодую девушку? Верующую? Пожалуй, нет. Флегматичную? Тоже нет. Стрессоустойчивую? Только в той мере, в какой это нужно в современной фирме, то есть, по большому счету, тоже нет. Понимаешь, все ее навыки и приобретенные способности окажутся никуда не годными.
Макар отвлекся от схемы, удивленный тоном напарника, и испытующе посмотрел на него.
– Необитаемый остров… – проговорил Бабкин, глядя на схему Илюшина невидящими глазами. – Красивая мечта, очень. Знаешь, Макар, я никогда не хотел быть космонавтом. Ты только представь: абсолютное одиночество!
– Не абсолютное, – возразил Илюшин. – Есть связь с людьми.
– Да, пожалуй. Пожалуй…
Бабкин замолчал, и Макар вернулся к своим человечкам. Проведя пару линий, он с раздражением отодвинул блокнот в сторону и обернулся к Сергею.
– И к чему ты хочешь подвести? – поинтересовался он. – К вопросу, что сейчас происходит со Стрежиной? Этого ни ты, ни я знать не можем. Если наши умозрительные, ничем не подтвержденные построения справедливы, то сидит она на краю Тихого океана, под пальмой, и рыдает, глядя вдаль, на горизонт. А может, не рыдает, а поедает бананы и папайю. Или, чего тоже нельзя исключать, – продолжал он, распаляясь неожиданно для самого себя, – предается страсти в объятиях смуглого меланезийца! Почему бы и нет, а? Воплощенный рай, черт его возьми!
Макар замолчал и захлопнул блокнот с надоевшей бестолковой схемой, в которую ничего не вписывалось.
– Очень страшно ей, наверное, – тихо проговорил Бабкин в пространство комнаты. – Даже мне было бы страшно, а ведь я здоровый мужик, Макар. И посидеть одному пару недель на островке без людей не кажется мне чем-то невыносимым. Не война же, в конце концов.
– Ты зануда, а не здоровый мужик, а роль зануды у нас исполняю я. Да, наверное, ей страшно. Допустим. Ты прав – молодая женщина, не сталкивалась с серьезными испытаниями, не считая собственной семейки, из цепких объятий которой она благополучно выбралась. И что? Посидит, побоится, потом мы ее найдем или кто-нибудь другой найдет. Если она не сойдет с ума раньше, – безнадежно закончил он, потому что все, что говорил Сергей, было лишь озвучиванием его собственных мыслей.
Бабкин бросил на него молниеносный взгляд.
– С чего бы ей сходить с ума?
– А… – Илюшин махнул рукой и взъерошил светлые волосы. – Сам все знаешь. От страха, от одиночества. При развитом воображении очень быстро начнет галлюцинировать. При неразвитом… В общем, для Вики Стрежиной будет лучше, если у нее неразвитое воображение. «В самом идеальном случае, – добавил он про себя. – Мы же не знаем, что в действительности происходит на острове. Может быть, Стрежина там не одна…» Серега, не занимайся пустыми рассуждениями.
– Они не совсем пустые, – неуверенно сказал Бабкин, и Макар насторожился. – Я тут кое-что вспомнил…
– Выкладывай.
– Как-то я прочел в одном журнале пару рассказов. Давно. О том, как несколько весьма состоятельных и безнравственных типов образовали нечто вроде клуба… и ставили дикие эксперименты… Например, вырастили мальчишку, никогда не видевшего солнца…
– Стоп! – Илюшин хлопнул ладонью по столу, словно ловя кого-то. Несколько секунд он молчал, потом прикрыл глаза и размеренно заговорил: – «Страшное употребление, которое дал своим бесчисленным богатствам Авель Хоггей, долго еще будет жить в памяти тех, кто знал этого человека без сердца». За точность не ручаюсь, но смысл передан верно. Как умрет Авель Хоггей?
– Как? – переспросил слегка ошеломленный Бабкин.
– Будет убит одним из гладиаторов, участником его очередного эксперимента. Гладиаторы должны были сразиться друг с другом, но вместо этого бросились на гостей, которые предвкушали веселое развлечение. «Из зрителей уцелело лишь трое». Никогда не знал, сколько зрителей было вначале, но вот это «уцелело лишь трое» всегда меня впечатляло. Александр Грин, сборник «Сердце пустыни», если я не ошибаюсь. Серега, ты молодец!
Макар вскочил и прошелся по комнате до напарника и обратно.
– Я подумал, – начал тот, – что если Рощин не подходит на роль карающего ангела возмездия…
– То вовсе не обязательно, что именно такая роль исполнялась тем, кто заманил Стрежину на остров, – закончил Илюшин. – Если допустить, только допустить, что кто-то решил поставить занимательный эксперимент… скажем, посмотреть на поведение человека в идеальной камере одиночного заключения…
– И этот «кто-то» нашел подходящий объект для опыта, – подхватил Бабкин. – Объект, который сам мечтает о том, чтобы попасть в лабораторию…
– Или наоборот: сначала экспериментатор узнал о мечте девушки, а потом задумал ее использовать, – неважно, так или иначе, он привез девушку на остров, оставил там, и теперь…
– Теперь должен наблюдать за ней.
– Точно. Но можно ли установить камеры так, чтобы Стрежина их не увидела?
– Запросто, – уверенно ответил Сергей. – При возможностях современной-то техники… Камеры могут даже в море лежать, и Стрежина никогда не заметит их!
– Значит, камеры….
Макар остановился, схватил блокнот со стола и пролистал его.
– Тогда можно предположить, если фантазировать и дальше, что есть группа людей – богатых, пресыщенных жизнью и банальными развлечениями, – которые задумывают… скажем, пари. Как самый простой вариант – сколько времени продержится девушка в определенных условиях, прежде чем погибнет или сойдет с ума. Они знакомы со Стрежиной, и она, допустим, подходит им по многим параметрам: у нее нет влиятельных родственников, способных устроить большую бучу из-за исчезновения девушки, и она очень скрытна, а потому можно не опасаться преждевременного разглашения тайны. Но если найдется человек, который попытается поднять шум, то его быстро и легко уберут с дороги, как сделали это с Антоном Липатовым. Но из всех людей, которые знакомы со Стрежиной, под наше описание подходит только…
Он провел пальцем по линии, ведущей от человечка в подобии юбочки, небрежно нарисованного посередине листа, и остановился на квадрате, под которым было подписано: «Юго-запад». От квадрата шла корявая черточка, обрывавшаяся возле чего-то, слабо напоминавшего кусты. Кусты обозначались словом «Артемида», а слева был пририсован хвостик с двумя закорючками, в котором один лишь Макар смог бы опознать ружье.