Платок был на месте — в левом кармане. Я развернул его, и флакончик упал на пол. Четыре шипа — все как один. Точнее — все, кроме одного. Недоставало того самого, с капелькой на кончике.
Моего.
Я сидел на краю ванны, и, если бы мне сейчас потребовалось изложить на бумаге ощущения приговоренного к смертной казни, я сделал бы это с полным знанием предмета. Я, например, описал бы безразличие, с которым произносил мысленно слово «смерть». Я никогда — в прежней жизни — не понимал, как может человек в здравом уме и твердой памяти преодолеть такой всепоглощающий инстинкт, как инстинкт самосохранения. Для этого нужно впасть в маразм или лишиться рассудка иным способом — как иначе можно удержать себя от того, чтобы вытащить голову из готовой уже петли, выбросить в мусорное ведро шприц с наркотиком или спрятать подальше с глаз долой патроны от пистолета? Мне казалось, что ни один человек не может сказать «я сделаю это с собой», — и действительно сделать. Если это происходит, то лишь в тех случаях, когда сознание и подсознание меняются местами, то есть при полной потере разума и иных человеческих качеств. Иначе инстинкт самосохранения не победить.
Теперь я убедился в том, что был неправ. Безусловно, я находился в здравом рассудке. Настолько здравом, что мог сейчас выстроить всю логическую цепочку, описать без противоречий все происходившие события, в которые оказался случайным образом вовлечен. Мне никогда не везло в лотерею. Почему же так странно «повезло» в этой единственной лотерее, выигрыша в которой я никогда не добивался, поскольку даже не знал о его существовании?
Подозревал — может быть. В мире не так уж редко происходят события, которые проще всего объяснить существованием параллельных миров и внезапным их пересечением. Возникает некий канал, нечто происходит в нашем мире — нелогичное с обычной точки зрения, но вполне естественное, если пересеклись два мира. А потом канал закрывается так же неожиданно, как возникает, и все течет своим чередом, лишь в памяти оставляя ощущение неразгаданной загадки, и на страницах газет — отзвук романтической тайны. Читаешь о странных фигурах, появляющихся ночью посреди комнаты, или о странных дисках в небе, или о самопроизвольно передвигающихся предметах, и — не веришь ничему, хотя внутренне допускаешь, что да, так может быть, но — не с тобой.
А когда случается с тобой… Тогда сидишь на краю ванны, держишь в кулаке флакончик с четырьмя шипами — свидетельство еще не прервавшейся связи с иной Вселенной — и спокойно рассуждаешь о том, что теперь нужно придумать иной способ ухода.
Оставаться попросту нельзя. Роман еще несколько часов, может — сутки, будет разрабатывать пустую породу, а потом неизбежно придет к выводу, что, как ни выгораживать непутевого соседа, но убить Айшу Ступник мог он и только он — Песах Амнуэль. Придя к такому выводу, Бутлер и Липкин немедленно обнаружат и все доказательства. Не разберутся в мотивах — я и сам в них не мог разобраться, пока не пришел к фантастической, с точки зрения нормального полицейского, идее о параллельных мирах. Но в любом случае — Амнуэля должны будут арестовать и судить. И осудить, естественно: вот тело, вот подозреваемый, а вот прямые улики. Пожизненное заключение — у нас в Израиле нет смертной казни. Слава Богу…
Слава Богу? Провести в «Абу Кабире» десятки лет среди убийц, наркоманов и арабских террористов? Опозорить жену, сына, коллег?
Я сидел на краю ванны и думал о том, что не мог выронить (из закрытого флакончика?) отравленный шип. Не брала его и Рина — она взяла бы весь флакончик и непременно обратилась бы ко мне с вопросом, что все это означает. Значит, я вытащил шип сам, причем еще до того, как Рина унесла брюки в стирку. Я мог сделать это только тогда, когда вернулся от Люкимсона — до того, как разделся и улегся в постель.
Я не помнил ничего подобного. Память продолжала шалить. Значит, канал, связывающий меня-первого и меня из мира-2, продолжал действовать. Все могло случиться, и нужно было кончать с этим как можно быстрее.
Пока не пришла Рина.
Если нет шипа, придется воспользоваться веревкой. К сожалению, у меня нет и никогда не было огнестрельного оружия. Есть еще всякие домашние яды на кухне, растворители и жидкости для мытья посуды. Но, не зная их действия, пить эту дрянь просто глупо. Быстро не умрешь, одно мучение и без гарантии успеха.
Броситься из окна? Третий этаж, можно переломать ноги и остаться жить.
Веревка. Есть у меня дома нормальная веревка?
Я пустил в ванну воду и подумал, что есть еще один вариант — вскрыть себе вены. И если уж выбирать…
На миг что-то промелькнуло в мыслях, я будто увидел себя со стороны — сидящего на краю ванны, качающего ногой и вслух рассуждающего о том, что эстетичнее — веревка или лезвие. Картинка была нелепой, и я мгновенно понял, как именно ее нелепость способна соединить все элементы мозаики. Но то, что всплыло из подсознания, тут же и исчезло, погрузившись, будто дельфин, показавший на мгновение свою черную блестящую спину.
Что это было? Какая-то новая идея? Сигнал из мира-2? Возможно, я сумел бы разглядеть спину дельфина там, под водой, но…
Зазвонил телефон.
Надо было его отключить, это и теперь не поздно сделать.
Я пошел из ванной, и только тогда подумал о том, о чем должен был подумать еще ночью. Люкимсон. Экстрасенс заставил меня вспомнить то, чего я сам вспомнить был бы не в силах. Он заставил меня разобраться в самом себе и в мире. Но, черт возьми, я не знал, что именно наговорил этому шарлатану, будучи полностью во власти его рук, разминавших мою ауру, или что он там нашел на ее месте! Я мог сказать достаточно для того, чтобы Люкимсон тут же позвонил в полицию, и тогда исчезновение отравленного шипа получает совершенно иное объяснение.
Что я мог сказать (что сказал?) Люкимсону о шипах, Айше Ступник и ранке на шее?
Телефон перестал звонить. А если это был Роман, пожелавший — с подачи экстрасенса — задать мне несколько вопросов? Или Рина — Люкимсон ведь мог сообщить о моих словах не в полицию, а жене. Чтобы она проследила за мной или, по крайней мере, спрятала отравленный шип. Тогда становится понятно, почему утром Рина, не спрося, унесла брюки — она решила, что бельевая корзина это не то место, где я стану их искать в первую очередь…
Я набрал код возврата разговора, решив положить трубку, если на линии окажутся Роман или Рина.
— Алло, — сказал голос экстрасенса, — алло, говорите.
— Арнольд, — мне казалось, что я не сам произношу слова, а кто-то произносит их за меня, — Арнольд, это Песах. Я подумал, что действительно, вы правы, и нам нужно бы встретиться опять…
— Вот видите! — обрадовался Люкимсон, нехорошо обрадовался, неестественно, но сейчас меня это не занимало, я хотел узнать, что говорил ему ночью. — Приезжайте ко мне, у вас все еще нехорошая аура, я ее вижу по телефону, она опять уменьшилась вдвое…
Я слушал этот бред и размышлял о том, какие вопросы и в какой форме должен задать, чтобы Люкимсон не стал отпираться и доложил, кому он пересказал мои слова — полиции или моей жене.