Шлепая босыми ногами, влетела в господскую опочивальню. Глиняная лампа в руке так и прыгает. Служанкино лицо то выскакивает из темноты, то вновь проваливается.
Страшным голосом она возглашает:
– Там… у двери!
Дежан выбирается из кровати, полусонный, сердитый, с гадкой слабостью в коленях. Следом за служанкой направляется к двери.
Там и вправду скребутся.
– По ночам не подаю, – говорит Дежан грубо. Он испуган.
С улицы доносится негромкий голос.
– Это я, Белангье. Отворите.
На пороге действительно стоит сосед Дежана, Белангье. Счастливый, растревоженный.
– Раймон вернулся.
Дежан молчит, плохо понимая, о чем речь.
Белангье повторяет:
– Сегодня утром его видели близ Сальветата. Сейчас он в предместье Сен-Сиприен, стал лагерем.
– Раймон? – переспрашивает Дежан. – Кто его видел?
– Мой сын.
– Раймон? – повторяет Дежан. Он как в тумане. – Откуда он здесь?.. Да не ошибся ли ваш сын?
– Как он может ошибиться, если столько раз видел Раймона в нашем доме… Нет, говорю вам, он вернулся. Он стоит лагерем в Сен-Сиприене. С ним армия…
Дежан – пятидесятилетний, плотный, с брюшком, в длинной рубахе, глаза вытаращены, щеки трясутся. И все это в неверном свете лампы, которая в руках служанки подскакивает, точно живая жаба.
Всхлипнув – поверил! – Дежан бросается к Белангье и обнимает его.
Белангье шепчет:
– Завтра мы увидим его, нашего доброго графа…
– Завтра? – Дежан вдруг отталкивает соседа. – Завтра? Я увижу его сейчас!
И – забыв одеться, забыв запереть двери – стремительно уходит прочь, мимо Сен-Сернена, мимо спящего монастыря Сен-Роман, вниз по улицам, к Гаронне.
Берег пуст и темен, нигде ни проблеска света, ни промелька. И вдруг впереди, за мощной, ленивой водой, затеплился огонек. Еле различимый. Один-единственный.
Рыдание вновь подступает к горлу Дежана. Он с трудом унимает бьющееся под подбородком сердце. Скинув рубаху, Дежан бросается в воду.
Гаронна теплая. Она обнимает его текучими струями, обвивает, точно прядями распущенных волос, и мягко влечет к берегу, на отмель.
Огонек впереди так и тлеет – не почудился.
Дежан отчаянно выгребает, одолевая реку наискось. Наконец плюхается животом на мокрый, сосущий песок отмели. Встает, шатаясь, выбрасывается на берег. Он обессилел. Он хватается за траву, он долго еще выкашливается, вылеживается, ждет, пока вернется дыхание.
Кругом разлита непроглядная тьма. Слабый огонек, мерцавший путеводной звездой, исчез. Канул во мраке.
Дежан поднимается на ноги. Шаг, другой. И вон он бредет, вытянув перед собой руки, как слепой. Один, в бескрайней ночи. На берегу никого нет.
Или… что там, впереди? Он снова видит огонек далекого, очень маленького костра. Улыбка озаряет лицо Дежана.
Он делает еще шаг навстречу свету и натыкается на копье.
* * *
– Мессен! – Молодой Фуа давится от смеха.
Раймон поднимает голову, отвечая улыбкой на улыбку. Огонек едва вьется у его ног, маленькое сердечко тепла.
– Мессен, мы поймали на берегу… голого!
И арагонцы предъявляют Дежана.
Тот и вправду в чем мать родила, глаза от стыда и ужаса зажмурены.
У костерка поднимается хохот. Дежан тоненько скулит сквозь стиснутые зубы. Его живот заметно вздрагивает.
– Бог мой! – говорит Раймон весело. – Да этот Монфор с моих тулузцев последние штаны снял!
Дежан приоткрывает одно веко – подглядеть – и вдруг видит перед собой Раймона.
Раймона, живого и невредимого, Раймона во плоти. В точности такого, каким бережно сберегался в памяти: задорного и в то же время как будто немного печального.
Выкатив глаза, Дежан испускает страшный рев.
– Мессен! – орет он, извиваясь и дергаясь в удерживающих руках арагонских солдат. – Граф!.. Господин!.. Слава Создателю!.. Раймон!.. Вы вернулись!..
Раймон, смеясь, поднимается ему навстречу.
– Оставьте его, – говорит он арагонцам. – Отпустите. Это Дежан.
Мокрый, голый, вспотевший, Дежан, тряся жирком, бросается к Раймону. Он валится в ноги своему графу, цепляется руками за его одежду, целует его колени.
– Господь услышал! Так долго!.. Мессен, это вы!.. Тулуза! Мы ждали… Скажите только слово…
– Дежан, друг мой, встаньте, – мягко произносит Раймон.
Дежан задирает голову, с обожанием глядит на графа.
– О мессен, скажите только слово, и все эти сраные франки… все они будут…
Молодой граф Фуа снимает с себя плащ, бережно кутает голые плечи Дежана. Гостя усаживают возле костра, рядом с Раймоном, подносят вина. Дежан заливается слезами и не может больше вымолвить ни слова.
И граф Раймон говорит – уверенно и звонко:
– Бог за нас! Я возьму Тулузу.
* * *
Ночью Раймон отходит подальше от берега Гаронны и скрывается в перелеске. Тулуза – вот она, протягивай руку и бери, да только как перебраться за реку? Пока Раймон Тулузский безмятежно шутит об этом с Дежаном, Рожьер де Коминж тихо переговаривается с молодым Фуа.
Оба моста через Гаронну надежно охраняются франками. Пройти в город по мостам – значит прорываться с боем.
– Брод, – говорит Рожьер. – Тот, у мельниц Базакля.
Молодому Фуа тоже не нравится мысль затевать с франками битву на узких мостах.
– Под носом у франков, брат? – спрашивает он Рожьера.
Тот пожимает плечами.
– Другого поблизости нет…
* * *
Перед самым рассветом армия Раймона отходит от Сен-Сиприена и продвигается вверх по течению Гаронны, все время оставаясь скрытой за деревьями.
Впереди слышен настойчивый шум воды. Еще немного – и покажутся мельницы.
Тулуза остается за спиной. Всадники один за другим выступают между стволов. Белые клубы тумана вьются под ногами лошадей, как призраки.
Река, мельница, кони – все тонет в густом тумане. Роща, покрытая золотой листвой, стоит странно безмолвная. Ни дуновения, ни шепотка. Все замерло в ожидании рассвета. Отяжелевшая от росы паутина, порванная, покинутая пауком, неподвижно свисает с ветки – будто никогда не касалось ее ничье дыхание. Влажные листья не шуршат под копытами.
Отряд передвигается в тумане, будто плывет, не касаясь земли. Дикая охота, шествие мертвецов.
У плотины передовые останавливаются, ждут отставших. На берегу туман плотнее, кони утопают по грудь.