Виконт Адемар Лиможский, усиленно благословляемый епископом города Лимож, собрал своих вассалов и, не испрашивая ни у кого разрешения, со всей силы ударил по замку Бофор. Спустя месяц замок пал, и брабантцы лихого патера Вильгельма были вырезаны поголовно.
Или почти поголовно.
Ибо кое-кто из них (кто все-таки уцелел, несмотря на старания графа Адемара) вот уже пять лет скитается по стране, примыкая то к одной наемной банде, то к другой.
* * *
Граф Риго тоже наемниками отнюдь не брезговал – ни когда против отца своего Генриха поднялся, ни когда гордых аквитанских баронов усмирял. Да что говорить – вот уже без малого десяток лет таскаются по Лимузену и Перигору брабантские солдаты, мать их в душу, и нет за ними надлежащего пригляда. Уж и дети подросли, что насилием были зачаты в первый год, как привел сюда бесноватый граф Риго наемников и, точно свору псов, на мятежных баронов спустил.
Пуще прочих бунтовал против Риго Адемар, виконт Лиможский; но и на того управа сыскалась.
Было так. В середине июня 1175 года граф Риго со своими вассалами подошел к Ажену и намертво встал там осадой. Владетель Ажена Арнаут де Бовиль, однако, сопротивлялся столь мужественно, что лишь два месяца спустя твердыня, им обороняемая, сдалась и была разрушена.
Наступил граф Риго на поверженный Ажен своим тяжелым сапогом, огляделся по сторонам. Поневоле призадумался. Ибо таких твердынь, как Ажен, по всему Лимузену… по всему Перигору… по всей Окситании… Таких храбрецов, как Бовиль, по всей Стране Ок… И ведь ни от одного из них не дождешься, чтобы по доброй воле «Да» графу Риго сказал (то самое «Oc»), у всех ведь «Нет» наготове. А «Нет» в Окситании звучит так же, как и везде, – «No»…
Ужаснулся граф Риго. Брови сильнее насупил, растерянность скрывая, – и за подмогой да советом к батюшке, к королю Генриху, который, в отличие от сыновей, был не только свиреп, но и хитроумен.
Король Генрих дело решил просто: дал графу денег. Обрадовался Риго, набрал наемников и на следующий год снова в Лимузен вторгся. Захватил у виконта Адемара Экс, ворвался в Лимож.
Адемар спешно отошел и объединился с виконтом Ангулемским Вульгрином. Граф Риго со своей наемной сволочью на пятки им наступать стал. В две седмицы захватил Шатонеф, спустя десять дней овладел Мулинэ и осадил Ангулем.
До чего же лакомым кусочком казался этот Ангулем графу Риго! Прямо пирог с начинкой из живых воробьев!
Ибо засели за стенами Ангулема и виконт Вульгрин, и виконт Адемар, и сын его Гюи, и Талайфер, виконт Безье и Каркассона, а также Эблес де Вентадорн и другие важные сеньоры.
Бертран де Борн о ту пору при Адемаре находился и задушевным другом его был. Слабых ободрял, малодушных подстегивал, в кафедрале со слезами на глазах с Господом Богом торговался: в монастырь уйти клятвенно обещался, коли Адемару и Вульгрину пособит в борьбе с неистовым и вероломным графом Риго.
Только у Господа Бога оказались какие-то свои соображения на сей счет, а какие – то Он Бертрану сообщить не озаботился.
В шесть дней Ангулем пал, и все эти знатные господа попали к графу Риго в плен. Риго, вволю налюбовавшись бледными вытянутыми лицами своих пленников, отправил их на север, в унылую столицу Лондон, к грозному старому королю Генриху.
Полюбовался и Генрих понурыми фигурами лимузенских сеньоров, пальцем погрозил – совсем не королевский палец у Генриха, узловатый, толстый, – а после велел тем же порядком обратно в Лимузен доставить. И вернул пленников сыну своему графу Риго. А граф Риго выпустил воробьев из пирога: летите!
И разлетелись бароны в бессильной ярости, и каждый засел в своем замке.
Так были приведены к покорности властители плодороднейших земель Страны Ок.
* * *
Изнемогая от злобы, вернулся в Лимож побежденный и опозоренный виконт Адемар. Бертран его в Лиможе ждал, бесился. Но Адемар Бертрана за руку взял и повелел: речи страстные отныне прекратить и о даме Гверре позабыть. Победил их граф Риго, а король Генрих присягу от них взял; на том и покончено.
Зарыдал Бертран – без слез, одним горлом, – затрясся. Виконт Адемар его обнял (у самого на душе тошно было, но ничего не поделаешь).
И ушел Бертран из Лиможа.
* * *
Константин де Борн, владелец гордого Аутафорта, на домне Агнес де ла Тур женатый, от ужаса трясся: а ну как граф Риго на Аутафорт войной пойдет, возжелав отомстить за все Бертрановы выходки!
Однако графу Риго не до Аутафорта было. Он о Святой Земле день и ночь грезил. Вот бы где геройство в полной мере проявить!
А наемники графу Риго больше были не нужны. Призвал он их к себе, оделил теми землями, какие у мятежников отобрал, и велел с глаз долой убираться. А кому земель не хватило, тем в сторону Брабанта указал: оттуда вышли, туда и изыдите.
И спиной к ним повернулся.
Стихла тяжкая поступь графа Риго, перестала содрогаться под нею зеленая земля Лимузена. И свора брабантская, из тугой узды выпущенная, рассыпалась по всему благодатному Побережью, по плодородным землям и веселым холмам.
А такова эта земля Лангедок, что, кажется, сколько ни грабь ее, сколько ни жги – все не оскудевает. Вот и не спешили брабантцы к себе домой уходить, а вместо того бродили взад-вперед по всему Лангедоку и мародерствовали; тем и жили.
* * *
Понятное дело, что когда войну с родным братом затеваешь, лучших союзников не сыскать. Так Бертран рассудил.
В ту пору в малом городке Фонтенэ маялись со скуки одиннадцать головорезов и капитан их, бравый молодец именем Губерт (так при крещении назван был); прозвание же ему было «Хауберт», что означает «Кольчужка». Местные жители на свой лад его кликали – «Альберк».
Говорили же об этом Альберке вот что (это он сам о себе говорил). Будто бы матушка родила его в рубашечке, да такой, с позволения сказать, густой, что повитуха воскликнула в изумлении, едва лишь на руки взяла: «Милосердная Дева! Вот уж чудо! Гляди, Лиза (так мать звали), – когда твой мальчик подрастет и станет великим воином, тебе и на кольчугу денег тратить не придется! Воистину, железный век настал и времена волчьи, раз мальчики в кольчугах рождаться стали!»
Был канун святого Губерта; этим именем младенца и нарекли. Но в память о чудесном рождении в «кольчужке» все звали его «Хауберт». И сам капитан искренне полагал, что где-нибудь да есть святой Хауберт, покровитель наемников, блаженный Господин Кольчуга. И потому всегда вместо креста носил при себе ветхий рукав кольчужный, Бог весть где откопанный, ржавый; в тряпицу его оборачивал, берег. И где бы со своим воинством, ни останавливался, везде этот рукав на почетное место воздвигал.
Был этот Хауберт-Кольчужка широк в кости, брюхом обилен, ликом кругл и румян. На вид такой добряк, что хоть «дядюшкой» зови. В битве нет Хауберту равных (так его солдаты говорили). Хоть и пузат, но подвижен и ловок, а уж силищей обладал страшной, подкову порвать мог. Правда, никогда не видели, чтобы Хауберт подковы рвал – зачем добро переводить! – но доподлинно знали: может.