И разумеется, вот они, кнедлики, да еще и остывшие к тому же! Старыгин еле слышно застонал. Соседка не обратила на него никакого внимания, она была поглощена завтраком – не спеша раскрывала упаковки, внимательно исследуя содержимое.
Голод не тетка, так что Старыгин не заметил, как съел все. Соседка тоже кушала с большим удовольствием, и он, глядя на нее, снова вспомнил современниц Рембрандта, которые славились своим отличным аппетитом и могли есть наравне с мужчинами.
После кофе настроение немного улучшилось. Старыгин уселся поудобнее и снова закрыл глаза, чтобы без помех предаться размышлениям.
Каждый из девятнадцати членов корпорации стрелков заплатил Рембрандту по сто гульденов. Выражаясь современным языком, сумма набежала немалая. Даже на одну треть этих денег амстердамский ремесленник с семьей мог жить и кормиться около года.
Неудивительно, что, увидев готовую картину, господа стрелки были ужасно недовольны. Еще бы им удовлетвориться такой работой!
Вместо того чтобы сделать приличный групповой портрет в лучших традициях того времени, художник изобразил стрелков в пышных нарочитых костюмах, с разным оружием, в абсолютно театральных позах.
Начать с того, что фоном выбрана якобы набережная одного из каналов Амстердама, а изображенная на картине арка является аркой здания Стрелковых обществ, где по замыслу и должна была висеть картина. Но известно, что такое количество народа никак не поместилось бы на узких ступенях здания. Для чего Рембрандту понадобилось такое искажение пространства?
Далее, впереди двое мужчин – капитан с лейтенантом – мило беседуют, еще один стрелок заряжает мушкет, еще один – стреляет чуть ли не по товарищам, и пожилой стрелок в шлеме и латах отводит мушкет, чтобы не поранить лейтенанта. Копья слишком длинны, опять-таки невозможно устоять с ними на узких ступенях. Тут же барабанщик бьет в барабан вместо того, чтобы слушать капитана и ждать приказа. Слева мальчишка в шлеме несется куда-то с пустым рогом для пороха – забыл наполнить, куда уж тут в поход выступать…
Никто из искусствоведов не сомневается, что Рембрандт изначально не собирался писать портрет группы стрелков, «Ночной дозор» трактуют как историческую картину. Старыгин, со своей стороны, всегда считал картину сценой из спектакля. В самом деле – нарочитые позы участников, ступени, выглядящие как театральные подмостки, каски и латы, надетые неумело – кому-то велики, кому-то малы, костюмы сидят плохо и выглядят на некоторых персонажах снятыми с чужого плеча… Такое впечатление, что передвижная актерская труппа собралась играть спектакль. Кто-то не слишком трезв, кто-то спросонья схватил чужую шляпу, кто-то едва может удержать длинное тяжелое копье… Можно ожидать, что в этой суматохе прогремит сейчас из-за сцены возглас: «Занавес!» и начнется действие пьесы.
Для чего художнику понадобилось изображать солидных людей в таком виде? Что это – каприз мастера? Шутка гения?
Господа стрелки решительно не хотели понимать таких шуток.
Отчего Рембрандт не ограничился девятнадцатью стрелками, а добавил еще множество людей? Например, фигуру старого барабанщика Яна ван Кампоорта на первом плане справа, который вообще был наемником и не являлся членом команды капитана Баннинга Кока. Еще какие-то люди, которые явно не платили по сто гульденов, чтобы быть увековеченными на портрете.
И самое удивительное – это фигура девочки почти в центре картины, освещенная золотым светом, в красивом платье, с жемчугом в волосах. Ее-то уж господа стрелки никак не хотели видеть в своих рядах. Кто она такая? Никто не знает. Зачем художник изобразил ее с такой тщательностью и любовью? Некоторые замечают в ее лице сходство с Саскией – первой женой Рембрандта, умершей молодой в том же году, когда была написана картина. Возможно, художник сделал ее похожей на Саскию неосознанно. На поясе у девочки висит кошелек и белый петух, по поводу которого все исследователи творчества Рембрандта дружно пожимают плечами.
Известно, что Рембрандт собрал огромную коллекцию ценных и редкостных вещей. Кроме произведений искусства в нее входили научные инструменты, дорогие старинные ткани, экзотические сосуды, останки окаменелых животных, растения, привезенные из Азии и Африки. Все эти предметы художник использовал в своей работе – одевал персонажей в необычные костюмы, драпировал ценными тканями. Но петух?
Раньше Старыгин был склонен думать, что Рембрандт руководствовался только своими творческими капризами, теперь же вполне возможно, что в картине есть своя строгая система, все персонажи важны. А вот для какой они служат цели, он обязательно узнает.Первое, что увидел Старыгин, пройдя таможенный и паспортный контроль, – это свое имя, написанное на картонном листе крупными латинскими буквами. Картонку держала высоченная девица, одетая в черные обтягивающие джинсы и кожаную курточку непонятного цвета и покроя – всю прошитую нарочито суровыми нитками.
«Наверное, это очень модно», – подумал Старыгин, с опаской приближаясь к девице и замечая, что пуговицы на курточке разного цвета и фасона.
– Добрый день! – сказал Старыгин по-английски, приблизившись и задрав голову, потому что девица вблизи оказалась выше него. – Дмитрий Старыгин – это я. А вы, очевидно, та особа, кто отвезет меня к доктору Абсту?
– Я – доктор Абст, – ответила девица низким хрипловатым голосом и сняла темные очки. – Доктор Катаржина Абст. – И добавила сухо по-русски: – К вашим услугам.
Старыгин мог с первого взгляда определить довольно точно возраст картины. Более того, он мог точно определить возраст какой-нибудь женщины, изображенной на картине. Но с реальными женщинами у него такое получалось плохо. Доктор Катаржина Абст была высока, худа и немного угловата. Темные волосы подстрижены коротко, так что прилегали к голове наподобие шапочки. Очень темные вызывающие глаза и большой ярко накрашенный рот.
«Наверное все же тридцать-то ей есть, – подумал Старыгин, – не сразу же после школы она защитила диссертацию… Черт бы побрал эту косметику! Недаром есть поговорка: никогда не заглядывайтесь на женщину, только что покинувшую салон красоты, – она может оказаться вашей бабушкой!»
– Где вы так хорошо выучили русский? – задал он традиционный вопрос.
– Училась в Москве, – коротко ответила она, и он постеснялся спросить, как давно это было.
На стоянке возле аэропорта пани дожидался ярко-красный дамский «Пежо».
– Если вы не устали с дороги, – бросила она Старыгину, усаживаясь в машину, – я бы хотела сразу же отвезти вас в Карловы Вары к Коврайскому.
– Это тот человек, который купил картину Свеневельта?
– Да, он, Борис Коврайский. Пан Мирослав Пешта позвонил мне вчера, и я сразу договорилась с Коврайским о встрече, чтобы не терять времени.
Это следовало трактовать таким образом, что доктор Абст – очень занятая леди и что она согласилась сопровождать Старыгина к господину Коврайскому только из хорошего отношения к Мирославу Пеште, а вовсе не из-за прекрасных глаз самого Старыгина.