– Да очнитесь вы наконец! – я почувствовала непонятное раздражение и что-то вроде ревности. – Вы подписали у нее бумагу?
– А? Что? – переспросил он, оглядевшись и словно не понимая, где находится, и как сюда попал. – А, бумагу… да, подписал! – и он протянул мне лист с рекомендацией, в нижней половине которого красовалась размашистая подпись певицы.
– Отлично… – одобрительно протянула я, – подходит…
– Василиса… – робко сказал дядя Вася. – а нельзя как-нибудь без этого обойтись? Ну, чтобы бумагу эту никуда не носить, я бы автограф на память оставил…
– Василий Макарович! Гражданин Куликов! – возмущенно воскликнула я. – Очнитесь наконец, сообразите, на каком вы свете! У нас важная работа, а вы тут…
– Ну ладно, ладно… – он поднял руки и попятился, – делай, как знаешь…
– Значит, завтра утром заедете за мной… – на всякий случай я забрала рекомендацию с собой, чтобы дядя Вася не питал беспочвенных надежд.
Наутро я оделась скромно, но со вкусом. Это было не так-то просто. Денег катастрофически не хватает, чтобы обновить гардеробчик. Ну, для агентства по найму прислуги сойдет.
Дядя Вася довез меня до места на своем видавшем виды «жигуленке». Бонни наотрез отказался остаться дома, с ним такое бывает. Мы с ним живем в двухэтажном доме, наша квартира на первом, а соседи – на втором. К дому примыкает небольшой участок земли, и Бонни очень любит проводить там время. Но сейчас зима, и надолго его оставлять там нельзя, Бонни все же бордосский дог, а не эскимосская собака. А в маленькой квартирке он один находиться не может. Иногда я подозреваю, что у моего пса клаустрофобия. Сегодня с утра он начал выть, лаять, с разбегу налетал на двери, таранил их своей каменной головой. Мы побоялись, что он просто вдребезги разнесет квартиру, а даже если она каким-то чудом устоит – перепуганные соседи вызовут милицию, и взяли его с собой. Он сразу успокоился и с трудом втиснулся на заднее сиденье машины.
Я выбралась из машины перед самым входом и велела дяде Васе и Бонни вести себя хорошо и ждать меня на этом самом месте.
Агентство занимало большое помещение в первом этаже нового бизнес-центра на Петроградской стороне. Судя по просторному холлу, отделанному с солидным, неброским изяществом, дела здесь шли блестяще. Перед входом дремал охранник – рослый откормленный парень в черном костюме, с широкими плечами и лицом, не отягощенным признаками интеллекта.
На низких кожаных диванчиках вдоль стен ожидали приема такие же, как я, кандидатки на должности горничных, домоправительниц и кухарок. Все они выглядели такими взволнованными, как будто пришли не наниматься прислугой, а самое меньшее пробоваться на главную роль в блокбастер. Топталось здесь и несколько мужчин – наверное, водители и садовники, однако женщины составляли явное большинство. Почти все были постарше меня – в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти, хотя встречались и явные пенсионерки.
Ну да, какая же нормальная хозяйка возьмет на работу двадцатилетнюю горничную? Нужно быть круглой дурой, чтобы впустить в свой дом юное создание с длинными ногами и голубыми глазами, которое будет с утра до вечера вертеться перед носом у мужа!
Я заняла очередь за озабоченной пятидесятилетней тетенькой. Она была вся какая-то кругленькая и уютная – круглое добродушное лицо, щеки как румяные яблоки, сама как колобок, волосы уложены бубликом, как у Юлии Тимошенко. Все вместе производило впечатление уюта, домовитости и спокойствия, так что, будь я обеспеченной домохозяйкой, я не задумываясь взяла бы такую женщину на должность кухарки или домоправительницы.
Тем не менее, сама тетенька заметно нервничала и то и дело заглядывала в толстую тетрадку в черной клеенчатой обложке. Я заинтересовалась и через плечо подсмотрела в ее тетрадку. Мне удалось прочитать начало рецепта:
«Гусь с грецкими орехами и черносливом».
Тетенька заметила мой маневр, неодобрительно покосилась на меня и захлопнула тетрадку. На лице у нее появилось выражение враждебности и недоверия, как будто я пыталась выведать у нее важный государственный секрет. Впрочем, может быть, для опытной домоправительницы этот рецепт рождественского гуся куда важнее любого самого страшного оборонного секрета!
Да, люди серьезно подготовились к визиту в агентство! Я на таком фоне буду выглядеть легкомысленной, неподготовленной и непрофессиональной, и вряд ли могу рассчитывать на хорошее место… Впрочем, напомнила я себе, мне и не нужно никакое место, у меня совсем другие цели – выяснить координаты пропавшей горничной…
Я успокоилась и снова огляделась по сторонам.
Как я уже сказала, большинство претенденток, как и моя соседка, заметно нервничали. Зато посреди холла стоял большой стеклянный аквариум, в котором находилось единственное в своем роде совершенно спокойное существо. Это была огромная экзотическая ящерица – то ли агама, то ли игуана, честно говоря, я их не различаю, потому что в школе на уроках биологии читала под партой книжки или шепотом болтала с соседкой по парте. Со временем мы научились разговаривать, почти не разжимая губ, и понимали друг друга с полувзгляда.
Сначала я подумала, что эта ящерица вообще не живая, а чучело или муляж, потому что она несколько минут сохраняла полную неподвижность, вцепившись лапами в сухую корягу. Но когда я уже вполне уверилась, что это чучело, ящерица вдруг переместилась, молниеносно выбросила язык и слопала легкомысленную муху, непонятным образом проникшую в аквариум. После этого ящерица снова окаменела.
Я с таким интересом наблюдала за ее повадками, что чуть не прозевала свою очередь. Опомнилась я только тогда, когда увидела, что из кабинета выходит моя соседка, та самая домовитая тетенька с бубликом на голове.
Если прежде вид у нее был озабоченный, то теперь растерянный и озадаченный.
– Ну что – взяли? – спросила ее взволнованная претендентка, которая вертелась под дверью.
Вместо ответа озадаченная тетенька только отрицательно покачала головой.
– Звери! – воскликнула претендентка, заламывая руки. – Что же делать? Что делать?
Она отскочила от двери, а я встала и вошла в кабинет, пользуясь всеобщей растерянностью.
За столом сидела женщина лет сорока в сером деловом костюме, с жестким и непроницаемым лицом. Такие лица чаще всего бывают у паспортисток, сотрудниц отдела кадров и надзирательниц в нацистских концлагерях. Впрочем, понятное дело, таких надзирательниц я видела только в кино.
Оглядев меня с ног до головы, кадровичка холодно проговорила:
– Садитесь!
Голос у нее был под стать внешности – неприязненный и скрипучий, как заржавленный колодезный ворот.
Я села и уставилась на нее преданным взглядом, как будто от ее благосклонности зависела моя судьба.
– И на что вы рассчитываете? – проскрипела она.
От ее презрительного взгляда и ледяного голоса я почувствовала себя маленькой и ничтожной букашкой, которая случайно заползла в этот просторный кабинет и захотела поскорее спрятаться, забиться куда-нибудь под ножку стола или в щель между стеной и плинтусом.