— Напомни его номер, — недовольно проворчал Шухер, — куда-то визитку засунул…
Коммерческий торопливо продиктовал номер сотового телефона директора. Шухер записал его и бросил трубку, не попрощавшись и представляя, как Борис Наумович облегченно переводит дух.
Потом Шухер набрал продиктованный номер и, дождавшись ответа, на одном дыхании проговорил:
— Слушай, Водопятов, и не перебивай. Если ты и дальше хочешь заниматься своим, блин, «честным бизнесом», а не попасть на зону за убийство, ты мне заплатишь пятьсот штук «зеленых»!
— С какой радости? — поинтересовался Водопятов.
По его голосу Шухер понял, что с этим человеком у него будут проблемы. Это был не коммерческий Борис Наумович, задрожавший от серьезного мужского голоса. Водопятов держался твердо, дурацких вопросов типа «кто звонит» не задавал, интересовался только тем, насколько серьезна угроза.
— С той радости, — ответил Шухер, — что у меня есть две фотографии, сделанные четырнадцатого мая, которых вполне достаточно, чтобы посадить тебя за убийство депутата Госдумы…
— Не надо фамилий! — резко оборвал его Водопятов. — Я все понял. Мне понадобится время, чтобы обналичить такие деньги.
— Само собой, — рассудительно согласился Шухер, — даю два дня. Готовь деньги, я позвоню!
Он повесил трубку и прикрыл глаза. Перед его внутренним взором снова появился белый двухэтажный домик, но он понемногу становился все более реальным. Теперь Шухер уже отчетливо видел крытую галерею, опоясывающую домик на уровне второго этажа, и даже плетеное кресло-качалку на этой галерее, и столик рядом с креслом. На столике стояли запотевшая бутылка и высокий стакан. Что было в бутылке — он пока еще не видел, поскольку привык в основном довольствоваться нашей родной водкой, когда при деньгах — хорошей, когда не при деньгах — скверной, но в Испании, наверное, пьют что-нибудь совсем другое.
Отведя свой внутренний взгляд от столика с бутылкой, Шухер мысленно полюбовался красными решетчатыми ставнями и красной же черепичной крышей домика, цветущими кустами роз возле крыльца и золотыми шарами апельсинов на высоких зеленых деревьях…
Шухер вздохнул и открыл глаза. Нельзя расслабляться и мечтать раньше времени. Ясно одно: Водопятов готов заплатить, и он заплатит. Нужно только тщательно подготовить встречу, чтобы без лажи прошло. А то, что он попросил два дня на обналичивание денег, — это даже хорошо: старик-заказчик выйдет, может быть, из больницы, и Шухер получит с него деньги за заказанную вещь. Тогда у него будут совсем хорошие деньги, и он даст деру из страны. Паспорт у него был уже приготовлен, хороший паспорт, совсем как настоящий, даже еще лучше. Коля Скелет отличные паспорта делает, не подкопаешься. А с деньгами Водопятова и ученого-старика Шухеру сам черт будет не брат.
— Гриша, ужин готов! — крикнула с кухни Мартыновна.
Шухер встал, с хрустом потянулся, отбросил все мечты и пошел есть.
Мартыновна была старая эстонка, медлительная и невозмутимая, давняя подруга Шухеровой мамаши. В незапамятные времена они с матерью обменяли две комнаты в разных районах на эту двухкомнатную запущенную квартиру и с тех пор жили вместе. Шухер называл Мартыновну крестной, хотя, правду сказать, он не был крещен.
Вернувшись из ходки на зону, он узнал, что мать умерла — отказало сердце. Мартыновна одна похоронила ее и дожидалась Гришиного возвращения — другого дела у нее все равно не было. Так с тех пор и жили они вдвоем, и Шухер привык считать рослую неторопливую старуху за родню, тем более что другой родни он все равно не знал. Мартыновна обстирывала его, готовила нехитрую еду и по-своему, медлительно и тяжеловесно, любила непутевого крестника. Довольно часто она заговаривала о том, что неплохо было бы купить домик где-нибудь в Псковской области, но Шухер этих разговоров не поддерживал — у него была совсем другая мечта: белая двухэтажная вилла, увитая плющом и окруженная розовыми кустами. Правда, Мартыновна никак не вписывалась в этот испанский рай, но главный урок, который Шухер вынес с зоны, был прост, как грабли: каждый сам за себя.
Мартыновна медленно двигалась по кухне, от стола к плите, от плиты к холодильнику. Шухер всегда удивлялся тому, как медленно старуха двигается и как быстро успевает сделать все по дому. Движения ее при всей их неторопливости были очень точны и экономны.
— Сколько тебе лет, Мартыновна? — неожиданно поинтересовался Шухер.
Старуха остановилась посреди кухни, сложила руки поверх передника, как усердная ученица, и зашевелила губами. Окончив подсчет, сообщила:
— Семьдесят пять.
Через два дня старик из больницы не вышел, но Шухер решил, что железо надо ковать, не отходя от кассы, и снова набрал номер Водопятова.
— Здравствуй, Водопятов, — начал он разговор, — ну что, собрал деньги?
— Собрал, — бизнесмен был сдержан и лаконичен.
— Молодец, — поощрил Шухер послушного карася, — поезжай на Московский вокзал. Один, понял? Если будешь не один, я к тебе не подойду. Деньги положи в чемодан.
— А как я вас узнаю? — осведомился бизнесмен.
— А зачем тебе меня узнавать? — удивился Шухер его глупости. — Тебе меня узнавать без надобности, я к тебе сам подойду. Только чтобы был один, ясно?
— Ясно.
— Так вот, если ясно — через час будь возле памятника в центральном зале.
Шухер хотел уже повесить трубку, но непонятливый Водопятов окликнул его:
— Какой должен быть чемодан?
«Да какая, блин, разница!» Шухер разозлился, но взял себя в руки и для солидности, будто у него всякая деталь продумана, уточнил:
— Черный, непременно черный.
— А с какой стороны от памятника мне стоять?
«Ну, достал!» — подумал Шухер, но вслух опять-таки велел:
— Стой справа, я же все равно тебя узнаю.
— Там просто людей всегда очень много, как бы чего не перепутать — деньги-то большие…
Шухер бросил трубку и задумался: не продешевил ли он? Называя огромную сумму, он был уверен, что клиент начнет спорить, торговаться и они сойдутся тысячах на двухстах. Но Водопятов согласился удивительно легко и деньги собрал быстро — так, может, надо было просить миллион?
Так или иначе, после драки кулаками не машут. Шухер засунул в боковой карман пиджака папочку с фотографиями и поехал на Московский вокзал.
В центральном зале, как всегда, было столпотворение. Встречающие и провожающие переговаривались, ходили кругами, стояли в очередях к ларькам, читали сообщения на электронном табло. В середине зала у памятника Петру Первому толпа была особенно густой. Под самым императором сидела на рюкзаках большая группа молодых туристов. Двое парней настраивали гитары, рыжая девица устраивала своему приятелю сцену ревности, толстый солидный юноша с начинающей пробиваться бородкой пересчитывал багаж.