Для себя Олимпия уже решила, что, если Вероника наотрез откажется участвовать, она заставлять дочь не станет. Вирджиния же отправится на бал в любом случае, с сестрой или без. Затея Чонси сделать из нее заложницу – явный перебор и большая несправедливость.
– Даже не представляю себе большего унижения и не собираюсь поддаваться ее капризам! Можешь ей так и передать, Олимпия!
– А сам не хочешь ей сказать?
Олимпии надоела роль постоянного посредника. Она, само собой, взяла ее на себя, когда дети были маленькими. Но теперь, когда они выросли, пусть Чонси сам ведет с ними переговоры. Дочь только еще больше на нее обозлится. Если Чонси так хочет довести до нее свое мнение, пускай сделает это сам.
– И скажу! – бушевал бывший муж. – Не понимаю, как ты их воспитываешь? Слава богу, хоть у Джинни еще осталась капля здравомыслия.
– Мне кажется, надо дать страстям улечься, – вновь рассудительно предложила Олимпия. – Вернемся к этой теме в сентябре. Или даже позже. А пока я пошлю подтверждение от имени обеих. И чек. – Сумма была невелика, на Аркады приглашали девушек не столько из самых богатых семей, сколько из самых аристократических. – Веронике даже не надо знать, что ее записали. Скажем ей, что все решим осенью, а за лето, может, она изменит свое решение. В ее возрасте взгляды и убеждения так быстро меняются!
– Я не хочу, чтобы она считала, что настояла на своем. Пусть оставит при себе свое своенравие! Она должна это ясно понимать!
– Воображаю… – вздохнула Олимпия, воображая, какой последует взрыв эмоций.
Нет, все-таки не стоит сводить Чонси и Веронику сейчас. Если отец ее спровоцирует, Вероника упрется и будет стоять насмерть. Чонси никогда не был деликатным в общении. Он не умел ладить с дочерьми, да и с женой тоже. Деликатности в нем было, как в грузовике. Что до его принципов, то они даже Олимпию были способны толкнуть в объятия «коммуняк», как их называл Чонси. Да куда угодно, лишь бы подальше от этого сноба!
– Если потребуются фотографии, я пошлю два фото Вирджинии. – Никто не заметит их, не отличит. – И платье ей мы выберем. Прошу тебя, Чонси, не обостряй, оставим все как есть! Я сама все постараюсь уладить.
– Да уж постарайся! Если она не отступит от своего, за дело возьмусь я!
– Спасибо, что помог, – с сарказмом произнесла Олимпия, но Чонси, похоже, не заметил ее колкости.
– Хочешь, с ней Фелиция поговорит? – вдруг спросил он.
Услышав такое, Олимпия чуть не застонала. Тактом Фелиция не отличалась, да и девочки ее никогда не жаловали. Терпели только ради отца, в душе считая противной и неумной. И Олимпия с ними не спорила.
– Я сама этим займусь, спасибо.
Олимпии удалось завершить разговор раньше, чем он окончательно вывел ее из себя, а это уже было маленькое чудо. Общение с Чонси Уокером могло довести ее либо до бешенства, либо до полного измождения. После разговоров с бывшим мужем она всегда чувствовала себя абсолютно обессиленной.
Олимпия еще не успела прийти в себя, когда позвонила свекровь. О звонке миссис Рубинштейн ей доложила секретарша.
Олимпия удивилась. С чего бы это свекровь вздумала звонить в ее офис? Вряд ли из-за бала, Гарри редко посвящает мать в свои проблемы. Впрочем, все возможно – семейство было взбудоражено. Волны после шторма могли докатиться и до Фриды.
– Добрый день, Фрида, – поздоровалась Олимпия усталым голосом. Семейные распри отняли у нее последние силы, да и на работе день выдался не из легких. – Ничего не случилось?
– Это я у тебя хочу спросить. Мне позвонила Вероника и сказала, что страшно на тебя зла и хочет переночевать у меня.
Олимпия закусила губу. Ей не понравилось, что дочь пытается убежать от домашних проблем, хотя тесные отношения девочек с матерью Гарри она всячески приветствовала. Фрида была добрая, сердечная, мудрая женщина, золотое сердце. И детей Олимпии она любила как своих.
– Звоню узнать твое мнение, как мне следует ей ответить.
– Спасибо, Фрида. Вообще-то, я бы предпочла, чтобы она эти дни побыла дома, нам надо кое-что уладить. Возраст у девочек – сама понимаешь! Вот на выходные вместе с Максом я бы их к тебе отправила, если хочешь внука повидать.
– Отлично. Ты же знаешь, я люблю, когда они у меня. Джинни тоже пришлешь?
– Честно говоря, девочки поругались, – вздохнула Олимпия.
– Из-за чего?
– Из-за такой глупости, что даже говорить не хочется. Долго объяснять…
Фрида не стала признаваться невестке, что сын ей уже все рассказал. Он заезжал пообедать, в чем не было ничего из ряда вон выходящего, и поделился с матерью. Та восприняла проблему совершенно иначе и прямо ему об этом заявила. Сказала, что он преувеличивает, что такой бал – это только повод развлечься. Фрида никак не могла взять в толк, при чем тут дискриминация или какие-то гонения.
Гарри убежденно заявил, что это мероприятие расистского толка. Фрида возмущенно фыркнула и отчитала сына. Зачем раздувать из мухи слона? Этот бал – своего рода клубное мероприятие, сказала она. Может же существовать клуб молоденьких девушек протестантской веры. А еще Фрида напомнила сыну, что в ее отделении женской еврейской организации «Хадасса» тоже нет ни одной католички, но их за это никто не бойкотирует и не придает анафеме. Всякий клуб имеет право допускать в свои члены тех, кого считает нужным. К тому же для девочек, по ее мнению, это будет полезный опыт. Фрида считала, что Вероника должна уступить, и собиралась при первом же подходящем случае сказать ей об этом.
В ответ Гарри обвинил мать в либерализме и сразу после обеда поспешил распрощаться. На работу он вернулся в дурном расположении духа и за весь день ни разу не позвонил жене.
– Прости, что Вероника тебя побеспокоила, – извинилась Олимпия перед свекровью. – Это буря в стакане воды, но на данный момент страсти кипят и уступать никто не собирается.
– Могу я чем-то помочь? – поинтересовалась Фрида.
В этом была вся Фрида – деятельная и отзывчивая, всегда готовая к прощению, несмотря на все, что ей довелось пережить.
Олимпия искренне восхищалась свекровью. Фрида редко вспоминала вслух о своем детстве, но от мужа Олимпия знала, какой ужас она пережила, когда лишилась всех близких, и какие мучения ей выпали в концлагере. Долгие годы потом ее преследовали кошмарные сны, но у нее хватило ума обратиться к специалистам и пройти курс психотерапии. Характер у Фриды был золотой, и Олимпия испытывала к свекрови глубочайшую привязанность и уважение. Она не уставала благодарить небо за то, что оно послало ей такую свекровь.
– Боюсь, Фрида, ты тут вряд ли чем поможешь. История просто дурацкая, мне даже говорить о ней неловко. Дело в том, что девочки получили приглашение на бал дебютанток. Я в свое время тоже на таком была. Это давняя традиция, возможно, сейчас она выглядит нелепо, но для участниц это незабываемое событие. Конечно, находятся люди, как, например, мой бывший муж, которые считают, что без всей этой светской мишуры настоящий аристократ и дня прожить не может. Но это сущий вздор. Это всего лишь праздник – волшебный, трогательный бал, как в сказке про Золушку. На мой взгляд, никому от этого ни жарко ни холодно. Не буду спорить, это мероприятие для избранных, а Гарри с чего-то взял, что оно пронизано неонацистским духом. Вероника считает меня фашисткой, а Чонси объявил нас всех коммунистами и грозится не оплачивать обеим девчонкам учебу в колледже, если они вместе не явятся на Аркады. Это нечестно! Вероника еще не знает о его реакции, но утром она наотрез отказалась от бала и грозилась, что переедет жить к тебе. Дескать, из-за моих убеждений – они ей, видите ли, претят! А Джинни, наоборот, мечтает об этом бале, рвется покрасоваться. Гарри заявил, что никуда не поедет, и ничего не желает слушать. Чарли разозлился на Веронику. Сестры готовы друг другу горло перегрызть, а на меня так и вовсе ополчились все разом. Единственный человек в доме, кто еще сохраняет здравомыслие, это Макс, который заявил, что от этого бала одни неприятности и лучше бы уж девчонки никуда не ездили.