Дверь в ванную выходила в тот самый маленький коридорчик. Что ж, там тоже все было на уровне. Я пустила воду и исследовала флаконы с шампунем и разными гелями на полочке. Всюду была только женская косметика, и зубная щетка в стаканчике одна. Стало быть, мать живет одна и никакой мужчина в этой квартире не появляется. И тогда прямо встает вопрос: откуда все это великолепие?
Нашу трехкомнатную квартирку мы продали за весьма скромные деньги, мою однушку купили где-то у черта на куличках, чтобы подешевле. Мать бормотала тогда что-то такое про старый фонд на Петроградской, дескать, дом без лифта, квартира нестандартная и так далее. Я ей поверила. А оказывается, вон у нее какие хоромы! Ремонт шикарный, мебель дорогая, сама явно не работает. На какие шиши это все? Но в данный момент меня волнует другое.
На кухне стоял стеклянный стол и было множество бытовых приборов. Шкафы – темно-розовые, с металлический отделкой.
– Кто такая Валерия Львовна? – спросила я, усевшись за пустой стол. – Кем она тебе приходится?
– Я не знаю эту женщину, – ответила мать, но я смотрела внимательно и поняла, что она врет.
Уж слишком честными глазами глядела она на меня, а сама то и дело облизывала губы и теребила розовое кухонное полотенчико.
Так, начнем сначала. Терпения мне не занимать, да и времени у меня теперь много.
– Валерия Львовна Вальдшнеп, – уточнила я, – моя тетя. Так, во всяком случае, она утверждает…
На всякий случай я решила не сообщать о смерти Валерии Львовны. Как уже говорилось, после всех неприятностей, что со мной произошли, я твердо знаю, что людям нельзя рассказывать про себя ничего. Вообще ничего, потому что любой пустяк они могут повернуть потом мне во вред, тем более такой человек, как моя мать. Ишь, смотрит волком, готова на куски разорвать. Но там, за ненавистью, просматривается явный страх. Чего она боится? Или кого? Неужели моих расспросов?
– Ты зря пришла, – мать наконец разлепила губы, – я ничего тебе не скажу. Так что уходи, я не хочу тебя видеть. Убирайся из моего дома! Ты и так осточертела мне за все эти годы!
– Вот как? – Я не сделала попытки встать. – Я уйду, когда получу ответы на все свои вопросы! Не могу сказать, что так страстно желаю тебя видеть после этих слов, но, мама, если ты так меня ненавидишь, то зачем вообще рожала ребенка?
Я вспомнила, как мать орала на меня в детстве из-за разбитой чашки или порванных колготок, как обзывала тунеядкой и дармоедкой, как причитала на кухне, за что ей такое наказание (то есть я), как отец, не выдержав ее криков, глядел ей в глаза и строго говорил: «Таня…» И только тогда она замолкала.
Мать издала какой-то сдавленный звук и отвернулась.
– Короче! – отрубила я. – Если ты будешь молчать, я с места не тронусь! Если ты будешь орать, я прилипну к стулу. Для того чтобы меня выгнать, ты должна вызвать полицию. Я не шумлю, не буяню, посуду не бью, ты сама меня впустила – вряд ли они приедут. Если же ты станешь меня бить – я прямиком отсюда отправлюсь в травму и зафиксирую побои. И подам в суд. Там наконец мы и разберемся, кто есть кто и откуда у тебя деньги на эту шикарную квартиру!
Про квартиру я ляпнула просто так, но мать проняло. Вот чего она боялась, теперь мне стало ясно.
– Если Валерия Львовна – моя тетка, то тебе или отцу она должна приходиться сестрой, хотя бы двоюродной, – продолжала я. – Это так? Кстати, почему я никогда не слышала от вас про родственников? Бабушки-дедушки, тети-дяди…
– У нас нет родственников, мы с отцом детдомовские… – буркнула мать, – там и познакомились…
– А Валерия Львовна кто? – Мне захотелось стукнуть мать по затылку. Ну что это такое, в самом деле, уперлась рогом – и не отвечает!
– Это соседка… мы раньше вместе жили, в коммунальной квартире… – заторопилась мать.
Но прежде чем она закончила фразу, я уже знала, что она врет. Во-первых, Валерия Львовна всю жизнь прожила в той самой квартирке над магазином, что досталась мне в наследство, а во-вторых… глаза у матери бегали, снова она облизывала губы и теребила в руках розовенькое кухонное полотенчико.
– Не хочешь, значит, по-хорошему… – протянула я, – ну что ж, я помню, что в ту трехкомнатную квартиру мы переехали, когда мне было семь лет, как раз в первый класс пошла. Если я поеду в тот район и пойду в жилконтору, то за небольшую денежку мне дадут сведения, где мы жили раньше. Говоришь, соседка по коммунальной квартире? Отчего же она меня племянницей назвала?
– Ну что ты ко мне привязалась… – Теперь в голосе матери звучала самая настоящая тоска. – Одного я хотела – чтобы все в покое оставили. Так нет, не получается… Ладно, все равно до правды докопаешься, если в ЖЭК пойдешь.
Впервые она открыто посмотрела мне в глаза.
– В общем, так. Ты мне не дочь.
– Слышала уже! – отмахнулась я.
– Да погоди! Значит, выпустили нас с Алексеем из детдома, когда восемнадцать лет стукнуло. А мы с первого класса дружили и тут решили пожениться. Как же – в самостоятельную жизнь выходим! Ну, расписали нас, комнатку дали от государства – восемь метров возле туалета в дремучей коммуналке. И зажили мы самостоятельно. Денег нет, работы не найти приличной, потому как делать ничего не умеем, и по хозяйству тоже ничему нас не научили – жили-то в детдоме на всем готовом. Алешка учиться хотел, в институт поступил на инженера. Дали ему стипендию и пособие как сироте, вот и все деньги.
Я пожала плечами: сама живу в такой же комнатухе, все ж таки их двое было – молодых, здоровых. Люди из провинции приезжают, вообще угол снимают, и то ничего.
– Так и маялись пять лет, пока он учился, – продолжала мать, – а перед самым дипломом случилась беда. Подрабатывал он ночами на заводе химическом. Заснул, да и не успел вовремя аппарат выключить. Там какая-то гадость перелилась, чуть пожар не начался. Оборудование старое было, давно его менять пора. А тут такой удобный случай подвернулся – начальство на Алешку все и свалило. Никто из людей не пострадал, зато следователь такая скотина попался – все орал про экологическую катастрофу и про химическое заражение. В общем, начальство, конечно, отмазалось, все обрадовались, что нашли крайнего, и получалось, что Алешке – верная тюрьма. И загремел бы он на зону вместо диплома, но тут нашла его эта Валерия Львовна.
– Только не говори, что она работала на том самом заводе или в детдоме, – усмехнулась я, – не поверю.
– Твое дело! – отмахнулась мать. – Про завод ничего не скажу, откровенно говоря, понятия не имею, откуда она взялась. Он мне так рассказывал – идет после очередного допроса сам не свой, мысли разные о самоубийстве в голове. Хоть и наивный он был человек, жизни не знал, но следователь, даже и не скрывал, что взятку ждет, чтобы дело закрыть. А откуда у нас деньги?
И тут останавливает его женщина – немолодая, по виду приличная. Слово за слово, разговорились тут же, на лавочке в скверике. Валерия эта полностью в курсе его дела оказалась. И сказала, что может все уладить. Ну, Алешка поначалу грубо с ней разговаривал – дескать, были бы деньги, сам бы все уладил. А так ему с ней расплачиваться нечем. Валерия тут усмехнулась – не все, говорит, деньгами меряется, мне, говорит, другая услуга от тебя требуется. Если согласишься – завтра же твое дело закроют. И никаких претензий к тебе милиция иметь не будет. И рассказала ему коротко, что требуется. – При этих словах мать взглянула на меня с застарелой неприязнью, затем поднялась и налила себе воды из пластиковой бутылки, не предложив мне.