Когда ополченцы встали из-за стола и направились на берег Оки, туда, где возле маленькой пристани стоял купеческий челн, Анюта впервые не последовала за Михасем, а осталась сидеть на лавке перед пустой миской, глядя куда-то в пространство. А Михась, как назло, даже, пожалуй, обрадовался тому, что девушка не пошла с ними. И лишь Ерема вновь улыбнулся Анюте, помахал рукой, предложил отдыхать до вечера, пока они не вернутся с реки и не сядут за трапезу.
Подошла кухарка, принялась убирать со стола. Анюта взялась ей помогать. Они перекинулись несколькими незначительными фразами, и девушка, решившись наконец, задала тот самый вопрос, который вот уже несколько часов вертелся у нее на языке:
— А где же сама хозяйка-то? Что ж она мужа своего не привечает?
— Какая хозяйка? — удивилась было кухарка, но тут же сообразила, о чем речь, и расплылась в доброй улыбке: — А-а, так ты про жену Еремея Васильевича спрашиваешь. Так он пока не женат. Но невеста у нас имеется. Купеческая дочка, из Рязани. Красавица писаная! Брови черные, щечки румяные, коса до самых пят, вся в шелках и бархате, соболях да жемчуге.
Сердце Анюты дернулась, провалилось куда-то в черную звенящую пустоту. Опять! Еще одна красавица в мехах и бархате, изнеженная и высокомерная, которая ее, Анюту, даже взглядом не удостоит при встрече. Ох, попадись ей эти кривляки на узкой дорожке, одна или обе сразу!
Анюта непроизвольно сжала кулаки, коротко дернула плечом, намечая стремительный и страшный боковой удар без замаха. Кухарка уставилась на нее с удивлением и некоторой опаской. Анюта, остановив кулак в вершке от стопки мисок, только что ею собранной и стоящей пока на столе, разжала пальцы, отряхнула ладони и произнесла как можно равнодушнее:
— Ладно, ты тут заканчивай сама, а я пойду на берег с Ереминой дружиной воинскими упражнениями заниматься.
— Да где ж это видано, чтобы девица с ополченцами ратному делу обучалась! — всплеснула руками кухарка.
Анюта взяла со стола простой кухонный нож, взвесила его на ладони, подбросила в воздух и, поймав за рукоятку, резко метнула на пять сажен в столб, поддерживающий навес. Нож с коротким звенящим стуком глубоко воткнулся в твердое дерево на уровне человеческой груди. Кухарка тихо ойкнула, уронила ложки.
— Так я уже кое-чему обучена, — усмехнулась Анюта.
Явный испуг кухарки доставил девушке какое-то новое, не испытанное прежде удовлетворение. Анюта снисходительно и свысока кивнула ей, почти как та разодетая всадница, и легким стремительным бегом, миновав калитку, в которую вышли ополченцы, пустилась вслед за ними по тропинке, ведущей на берег Оки.
Засека располагалась в глубине леса, в трех верстах от берега Оки. Позиция для полевого укрепления была исключительно удачной. Узкая дорога взбегала на невысокий холм, по обе стороны которого текли в Оку несколько ручьев с топкой поймой, сплошь покрытой непролазным ивняком. На склонах холма рос густой бор, вплотную подступавший к дороге. Лишь на вершине дорога выходила из лесу на небольшую поляну, поперек которой и была устроена засека: ров, вал, частокол. С левого и правого края полянки была вырублена под тупым углом широкая просека, призванная обезопасить укрепление от внезапной атаки с флангов через лес. Вряд ли ордынцы, плохо умевшие воевать пешими, осмелились бы на такую атаку, но береженого, как известно, и Бог бережет. Поэтому основной задачей отряда, занявшего засеку, было уничтожать огнем, а если понадобится — копьем и мечом, неприятеля, двигавшегося по этой узкой дороге, на которой колонне невозможно было развернуться больше чем по три коня в ряд.
И Разик, и Желток, да и каждый рядовой боец из десятка леших с первого взгляда оценили преимущества позиции, которую им предстояло оборонять. Здесь можно было успешно противостоять сколь угодно многочисленному неприятелю, лишь бы хватило пороху, чтобы валить шеренгу за шеренгой, загромождая лесную дорогу самой страшной из баррикад — трупами атакующих. А вот как раз его-то у леших было маловато.
Разгрузив подводы, любезно предоставленные в их распоряжение станичным старшиной, дружинники сердечно попрощались с пограничниками-возницами, тут же отправившимися в обратный путь. Разик приказал одному из бойцов занять наблюдательный пост на находившейся в тылу засеки высоченной сосне, на вершине которой была оборудована для этого специальная крытая площадка-насест. Остальные лешие принялись устанавливать на огневые позиции три древних орудия-тюфяка, случайно доставшихся им, и оборудовать свой нехитрый лагерь.
Вскоре убедившись, что все идет как надо и необходимые работы благополучно близятся к завершению, оба командира решили, что настала пора произвести рекогносцировку. Они вначале пешим порядком осмотрели фланги, убедившись в их естественной неприступности для внезапного обхода со стороны неприятеля, затем вернулись на засеку, сели на коней и легкой рысью направились по лесной дороге в сторону реки.
Сосновый бор высился темно-зеленой стеной возле самой обочины. Относительно молодые полувековые сосны еще не успели задавить своей тенью густой подлесок, поднявшийся на старом буреломе.
Углубиться в этот бор с непролазными зарослями и валежником было затруднительно даже пешему, не то что конному.
— Хороший лес, — в голосе Разика звучало удовлетворение и гордость, будто бы он сам лично вырастил этот прекрасный бор. — Колонна ордынская с этой дороги никуда уже не свернет, когда в нашу засеку уткнется. А уж нам-то сам Бог велел через чащу марш-броском пролететь от засады до засеки. Вот это самое место считаю для засады весьма удобным. Что думаешь, братец?
Желток спешился, в нарушение субординации кинул повод полусотнику. Когда рядом не было подчиненных, они могли себе позволить вести себя как в детстве, когда все были равны. Разик молча, без всякого удивления или негодования принялся придерживать коня младшего по званию. Желток был из их троицы самым изобретательным и мастеровитым, склонным к парадоксальным решениям. Чего стоила одна только его идея забросить с сосны в котелок вервольфам поносные грибы...
Разик с надеждой взирал на друга, шагавшего по дороге взад-вперед, время от времени запрокидывавшего голову, словно пытавшегося разглядеть что-то спрятанное в вершинах сосен или прочесть решение, начертанное в проплывающих по небу облаках. Затем Желток сошел с дороги в лес, но не стал в него углубляться, а полез на одну из ближайших сосен. «Вот глупая белка!» — по-доброму усмехнулся про себя Разик. Желток действительно взбирался на дерево ловко и бесшумно, не хуже заправской белки. Покачавшись на вершине, леший слез на землю, полез на другую сосну, потом — на третью, четвертую... Деревья для завала следовало выбирать очень тщательно. Они, подпиленные, должны были простоять до нужного момента, а затем упасть, причем поперек дороги, от легкого толчка. Выбрав нужные стволы, Желток сделал на них едва заметные зарубки ножом, вернулся на дорогу, отчистил песком ладони от обильно покрывшей их смолы, взял из рук Разика поводья и вскочил в седло:
— Порядок, брат полусотник, можем двигаться дальше.
Они плавной неспешной рысью тронулись по лесной дороге, которая уже явственно пошла под уклон, спускаясь с холма в пойму реки. Желток после некоторых колебаний все же задал другу вопрос, который давно вертелся у него на языке. И хотя оба леших были уверены в том, что окружавший их бор безлюден, Желток на всякий случай говорил по-английски: