– Ну, здравствуй, атаман, – первый нарушил молчание Михась.
Теперь он понял, почему лицо и весь облик Степы показались ему смутно знакомыми при первой встрече. Братья были довольно похожи внешне.
– Здравствуй, дружинник, – печально произнес Трофим. – Лучше бы ты зарубил меня тогда в лесу, чтобы не видеть мне гибели брата любимого.
– Кто это сделал? – намеренно жестко спросил Михась, заставляя собеседника забыть о своем горе, сосредоточиться на том, что было сейчас главным.
– Не знаю, – медленно произнес Трофим. – Но скоро узнаю и не прощу!
Раздался приближающийся топот копыт, условный свисток, и из-за изгиба улицы показались оба бойца. Один из них, осадив коня, доложил Михасю:
– Слобода вырезана поголовно, часть домов горит. Издали видели на пригорке отъезжающие возки. – Боец сделал паузу и почти выкрикнул, как ругательство: – Опричники!
Трофим взревел, вскочил на ноги.
– Стой! – Михась успел схватить атамана за пояс, завалил подсечкой, сам упал сверху, обнял его за плечи. – Куда ты один, без оружия? Погибнешь почем зря!
Михась поднялся, отряхнул пыль, подал руку Трофиму, понуро сидевшему на земле. Тот тяжело встал на ноги.
– Ладно, правда твоя, дружинник! Тебя как зовут-то?
– Михась.
– Я – Трофим. Вот и познакомились, – горько усмехнулся он. – Так что же, опять безнаказанными кровопийцы уйдут?
– Ну уж нет! – твердо произнес Михась.
Он снял берет, встал на колени перед телом стражника, крепко пожал его мертвую руку.
– Ребята, – окончательно придя в себя, произнес Трофим, – нельзя мне тут с вами больше оставаться: кабы не увидел кто невзначай! А у меня еще дела есть с людьми, меня приютившими, защиту-помощь против опричников треклятых посулившими! Уверен, что матери сообщите и похороните брата по-христиански! Меня не ищите – все равно не найдете. Сам к вам приду!
Он также встал на колени перед телом брата, поцеловал его в лоб, прощаясь навек, резко поднялся и исчез за плетнями. Михась, проводив атамана взглядом, повернулся к телу Степана, взялся было за рукоять сабли, чтобы выдернуть ее из груди мертвого друга, но донесшийся из проулка шум заставил его резко обернуться и выхватить пистоли. На улицу въехало несколько закрытых возков. Все они были темного цвета, не имели никаких украшений, лишь золоченые православные кресты тускло поблескивали на дверцах.
Дверца переднего возка распахнулась, из нее, слегка пригнувшись, выбрался монах, ступил на землю, выпрямился. Михась почему-то сразу же понял, что перед ним стоит митрополит, хотя до этого ни разу его не видел. Леший поспешно вложил пистоли в кобуры, подошел к митрополиту строевым шагом, как к самому высокому начальнику, доложил обо всем произошедшем. Митрополит печально кивнул, приказал сопровождавшим его монахам позаботиться об убиенных слободчанах, о единственном оставшемся в живых мальчике. Затем еще раз пристально взглянул на стоящего перед ним навытяжку Михася и промолвил:
– Ступай, сыне, исполняй далее свою службу. Страдальцев сих захороним мы с христианскими молитвами о невинно убиенных. Но помни наказы мои твердо. Отмщение злодеям Господь воздаст!
Михась, скомандовав бойцам следовать за ним, вскочил в седло и помчался по направлению к рынку, на котором располагался оперативный штаб леших.
Митрополит приблизился к телу Степана, склонился над ним. Вдруг он резко распрямился, окликнул по именам нескольких человек из своей свиты. Те поспешно подбежали, бережно и проворно подняли тело стражника, отнесли его в один из возков, который тут же развернулся и плавно тронулся по направлению к монастырю.
Когда Михась, домчавшись до рынка, доложил Кириллу и Дымку о произошедшем, дьякон нахмурился и долгое время молчал, сосредоточенно размышляя.
– Что думаешь, отче? – прервал его молчание Дымок, которому некогда было сидеть на месте и скрупулезно рассуждать, а необходимо было непосредственно руководить действиями отряда в окрестностях рынка.
– Создается у меня впечатление, брат сотник, что все это – не случайное совпадение. Диверсии сии против нас происходят согласованно и синхронно. Предполагать же я обязан самое худшее: кто-то хочет нас боем связать, от основной цели – библиотеки – отвлечь. Но, слава Богу, пока на ходе основной операции, которую Фрол в одиночку, без прикрытия проводит, наши беды нынешние отразиться никак не должны. Тем не менее не исключено, что враг наш неведомый сейчас готовит нам еще один удар в месте самом неожиданном и незащищенном. Догадаться бы, в каком именно?
Дымок, больше думавший о том, как усилить эффективность облавы, рассеянно кивнул, поднялся и направился к выходу. Он уже вышел за порог, когда вдруг окончательно осмыслил заключительную фразу Кирилла, и от смутного предчувствия беды у него внезапно все похолодело внутри. Но он усилием воли отогнал это мелькнувшее было неясное предчувствие и двинулся к поджидавшим его бойцам очередной прибывшей из резерва полусотни.
Практически в тот же самый момент, когда дьякон Кирилл, сидя в залитом кровью леших кабаке на окраинном рынке, предполагал, что с тайной операцией по поиску подходов к библиотеке все обстоит нормально, особник Фрол усталой походкой приближался к другому кабаку. По обе стороны кабацкого крыльца, как всегда, сидели и лежали мертвецки пьяные посетители, выпровоженные сноровистыми целовальниками по причине исчерпания наличных средств, а также мало-мальски приличной верхней одежды и серебряных нательных крестов. Некоторых счастливчиков волочили на себе прочь от кабака сердобольные друзья, и они имели шанс вернуться домой хоть с каким-то не пропитым имуществом. Кабак этот, расположенный возле Сенного рынка столицы, был одним из самых больших, имел несколько помещений, и в нем собирался самый что ни на есть разнообразный люд: мелкие купцы, писари, стрельцы и еще Бог знает кто – не всех можно было сразу определить по одежде и речам. Именно разнообразие посетителей и многолюдность привлекали Фрола, и он вот уже в пятый раз шел в кабак для поисков каких-либо намеков о расположении царской библиотеки.
Несмотря на то что едва перевалило за полдень, в просторных помещениях с низкими потолками народу было битком и царила привычная атмосфера бесшабашного и одновременно надрывного разгула. Фрол сел за длинный стол, как всегда – спиной к дощатой стене, помахал рукой ближайшему молодцу, разносившему кружки, ковши и блюда. Вдруг из-за стола, стоявшего чуть поодаль, поднялся невысокого роста писарь в замызганном кафтане, с большой медной чернильницей на веревочном поясе и торопливо направился к нему. Он опустился на скамью напротив Фрола и с радостной пьяной ухмылкой на раскрасневшемся от употребления изрядной дозы лице проникновенно произнес:
– Здорово, приятель!
– Здорово, коль не шутишь, – дружелюбно откликнулся Фрол.
С писарьком он выпивал за одним столом в этом самом кабаке два дня назад и, как всегда, поведал ему и другим собутыльникам, громогласно, со слезой, жалостливую историю о своей загубленной жизни и чудесном спасении, которое надеялся получить от прикосновения к стенам царской библиотеки.