Михась, как и другие бойцы, тоже оценил ситуацию как тактически благоприятную и, позволив себе самую малость расслабиться, с любопытством всматривался в панораму приближающегося города. Михась повидал и европейские столицы, и индейские поселения, и вряд ли испытал бы волнение при виде очередного скопища зданий и сооружений. Но в Москве, блистающей сотнями больших и малых церковных куполов, в избах и теремах, разбросанных среди зелени садов, в строгой величавости Кремля было что-то настолько родное, русское, органически сочетающееся с окружающим пейзажем, что у него невольно защемило сердце и на душе стало радостно и легко.
– Ну вот и прибыли! Вам – туда, – красавчик указал нагайкой на синюю крышу дома Ропши, видневшуюся среди деревьев обширной усадьбы, окруженной невысоким частоколом.
– Спасибо, благодетель! – подобострастно ответил Разик, и отряды разъехались. Опричники, заняв всю ширину дороги, которая переходила в улицу, вмиг обезлюдевшую, направились к Кремлю. Лешие, сомкнув ряды, широкой рысью без особой опаски двинулись к конечному пункту своего похода: Разик уже разглядел над домом условный сигнал, означающий, что все в порядке.
Распахнулись неказистые, но крепкие ворота, отворенные двумя немощными на вид дедами, каждый из которых мог положить голыми руками пару лихих молодцов. Головной дозор, выпрямившись в седлах, вступил на небольшую, но важную территорию Лесного Стана, отделенную от своих сотнями верст. Легко соскочив с седла так, что при этом не звякнула многочисленная амуниция и оружие, Разик пружинисто взбежал на высокое крыльцо, где в вычурно-неудобной высокой бобровой шапке и длинной шубе, величаво, как и подобает владельцу земель и душ, стоял отец-боярин Ропша, на всякий случай не выходя из роли даже здесь, в своей усадьбе. Разик лихим новомодным жестом вскинул руку к берету, отрапортовал о прибытии. Боярин кивнул, пригласил за собою в терем, жестом руки приказав прибывшему отряду спешиваться и располагаться. Уже там, в палатах, старый лешак обнял Разика, назвав, как это было принято между старшими и младшими, сынком. Затем, усадив прибывшего на широкую дубовую скамью, покрытую потертым бархатом, коротко потребовал:
– Докладывай.
– Маршрут чистый. Одно случайное нападение. Без потерь, – доложил Разик.
– Хорошо. Сейчас я отправлю гонца к основному отряду. Отправлю явно, чтобы видели, коль следят. Твои пусть до ночи отдохнут, а ночью пойдут в караул и секреты. Если и будет нападение, то именно ночью, чтобы устроить в усадьбе ловушку для главных сил. На этот случай, как стемнеет, подготовь тайных гонцов. Мои люди покажут им скрытый выход из усадьбы.
– Есть! Разреши выполнять? – Разик поднялся.
– Погоди, сынок, успеешь. Пока бойцов устроят, расскажи, как там Лесной Стан, – с едва уловимой тоской в голосе попросил Ропша.
Разик сел и, как далекому родственнику, принялся рассказывать старому лешему о Лесном Стане, о друзьях-товарищах, детях и внуках…
Михась, проконтролировав, как бойцы расседлали коней и отвели их в обширные конюшни, рассчитанные на несколько сотен голов, и устроились сами в сарае-блокгаузе за теремом, присел на крылечко, все еще оставаясь, как и положено головному, в полной амуниции и вооружении, ожидая дальнейших приказаний командира отряда, беседовавшего в палатах с боярином. К нему не спеша подошел один из дедов, открывавших ворота, с достоинством опустился на нагретые солнцем, гладко струганные доски ступеней, оперся спиной о резной столбик перил.
– Здорово, батя! – почтительно, но с едва уловимой ноткой превосходства действующего бойца над ветераном поприветствовал его Михась.
– Здорово, боец! – в тон ему, чуть насмешливо ответил дедок. – Как служба?
– Как положено: по уставу и без происшествий!
– Сдается мне, что у вас в снаряжении некие новшества имеются? – заинтересованно произнес дедок после короткой паузы. Он явно имел право задавать подобные вопросы. Да оно и понятно: на такое место и в таком возрасте направлялись только очень опытные и заслуженные лешаки.
– Это, отец, пистоли – малые ручные пищали, из которых можно стрелять с одной руки, без подпорки и фитиля, – без обиняков ответил Михась.
– Это при седлах, – уточнил дед. – А в поясных сумках?
– Гранаты – ручные бомбы с особым запалом, – коротко ответил Михась.
– Значит, за Забором не оскудела расейская смекалка, – с удовлетворением произнес старый лешак.
Михась утвердительно кивнул.
«За Забором» – это выражение было понятно каждому лешему. Внутри закрытого от внешнего мира дремучими лесами, засеками и засадами Лесного Стана, в который лишь весной, во время разлива рек, могли проходить по запутаннейшему фарватеру небольшие суда с грузом, был особенный участок, обнесенный высоким двойным частоколом, куда имели доступ лишь несколько десятков избранных и сотня-другая умельцев-мастеров. Из-за Забора постоянно раздавался стук кузнечных молотов, время от времени поднимались клубы дыма, слышался скрип водяного колеса на протекавшей там речушке и другие звуки, источники которых было трудно определить. Там создавалось оружие леших. Туда, за Забор, местным умельцам поступали все новинки в вооружении и снаряжении, привозимые лешими из заморщины. Там протекала своя жизнь, интересная и таинственная, в которую довелось заглянуть и Михасю, чем он ужасно гордился и о чем никому не рассказывал по понятным причинам.
Кремневые ружья, а затем и пистоли появились в Европе буквально год назад и еще не получили широкого распространения из-за трудностей изготовления, частых осечек и просто инерции мышления военных, привыкших к старым добрым фитилям на пищалях. Находившиеся в заморщине лешие сразу оценили перспективы нового оружия, фактически всегда готового к бою, что является важнейшим преимуществом при неожиданном столкновении и при ночных действиях. Тлеющий фитиль ночью не позволял скрытно приблизиться к противнику, действовать приходилось только холодным оружием. В Лагерь, за Забор, стали поступать первые кремневые системы. В основном их было две: бойковые и колесцевые. Боек одним ударом высекал искры, воспламенявшие порох на полке. Колесико, работавшее от пружины, как в появившихся ранее часах, высекало искры трением. Оно было капризным и ненадежным, особенно при повторном заряжании.
Михась одним из первых научился стрелять из пистолей, причем одновременно с двух рук и в движении. Вероятно, поэтому он и уцелел в многочисленных абордажах на дальних морях, когда на скользкой, качающейся палубе морская пехота Дрейка схватывалась с пиратами или испанцами. Пистоли сильно выручали в бою с превосходящим по численности противником, служа хорошей страховкой в сабельном или ножевом поединке. Еще Михасю нравились ручные бомбы – чугунные шарики, начиненные порохом, со вставленным в них фитилем. Их было весьма приятно запустить в противника перед началом абордажа. Единственное неудобство – фитиль. Его нужно поджигать, причем заранее, потом тушить, если корабли почему-то еще не сошлись, потом опять срочно зажигать, при этом руки заняты бомбой, фитилем и кресалом, и т. д. Но сама бомба – это, конечно, вещь!