– От многих знаний много вреда,
Всех ждет один конец.
И книги тебе не помогут, когда
Придет за тобою жнец…
После короткой паузы он повернулся к Агриппине и взволнованно проговорил:
– Румяна и шпоры – здесь все прямо соответствует тексту, крест и циркуль в стихах не упомянуты, но указание несомненное: крест – на священника, циркуль – на ученого. То есть эти четыре фрагмента прямо указывают на четырех персонажей «Пляски смерти» – знатную даму или принцессу, богатого щеголя, ученого-алхимика и монаха. И эти же персонажи, разумеется, с поправкой на наше время, стали жертвами таллиннского убийцы. То есть тот, кто оставил у гардеробщика коробку с этими четырьмя предметами, хотел сообщить кому-то о четырех фрагментах средневековой картины…
– Кто-то кому-то что-то хотел сообщить! – передразнила его Агриппина. – Ничего конкретного! Все туманно и расплывчато. Что за дурацкие загадки?
– А вот сообщить-то хотели что-то очень важное! – перебил ее Дмитрий Алексеевич. – Вы же сами рассказывали, как тот раненый парень очень беспокоился о судьбе номерка…
– Ну, он был в бреду, почти без сознания… – проговорила женщина упрямо. – Мало ли что люди говорят в таком состоянии… хотя мне действительно казалось, что это для него важно. И как только я взяла номерок, он успокоился, как будто снял с себя огромную заботу…
– Вот видите! – Старыгин взглянул на нее одобрительно. – Меня во всем этом беспокоит один момент…
– Только один? – хмыкнула Агриппина. – Меня – гораздо больше…
Старыгин не обратил внимания на ее язвительный тон и озабоченно продолжил:
– Ведь большая часть этих персонажей отсутствует на таллиннской пляске. Там нет ни ученого, ни священника, ни молодого щеголя – только принцесса.
– Ну и что?
– Думаю, тот неизвестный парень, который спасся благодаря особенностям своей анатомии, не случайно приехал в Таллинн. И не случайно именно там совершены три убийства и одно покушение. Именно в Таллинне находится что-то важное, на что указывают эти четыре предмета в коробке…
– И что же это такое? – спросила Агриппина, причем на этот раз в ее голосе не было насмешки.
– Пока не знаю. – Старыгин развел руками. – Зато знаю, что имеет смысл проверить…
Он кинулся к книжной полке и принялся перебирать корешки.
– Ну где же она… – бормотал он озабоченно. – Как какая-то книга нужна, так именно ее и не найти… Вот этот справочник я на прошлой неделе искал по всей квартире, а теперь он нашелся… Ага! – И он с победным криком вытащил с верхней полки толстый том в мятой суперобложке. При этом на пол с грохотом упали еще три книги, так что кот Василий, спокойно умывавшийся в мягком кресле, в панике свалился на пол и рванул из комнаты, прижав уши.
Старыгин не сделал попытки ни поднять книги, ни вернуть кота, он выложил том на стол.
Агриппина взглянула на обложку, но не смогла прочесть название.
– Немецкая, что ли? – спросила она разочарованно. – По-немецки я не понимаю…
– Я тоже не очень хорошо владею немецким, – признался Дмитрий Алексеевич. – Но сейчас это и не понадобится. Сейчас нам нужно только взглянуть на одну иллюстрацию…
Он торопливо переворачивал глянцевые страницы огромной книги, Агриппина смотрела через его плечо на цветные и черно-белые иллюстрации – лица святых и грешников, знатных господ и простолюдинов, благостные, торжественные, перекошенные смертной мукой, искаженные греховными помыслами…
– Эта монография посвящена росписям и алтарям средневековых немецких соборов, – пояснил Старыгин, продолжая перелистывать страницы. – Многие из них не дожили до нашего времени, уничтожены во время войны… хотя еще больше погибло в шестнадцатом веке…
– В шестнадцатом? Почему именно в шестнадцатом? – поинтересовалась Агриппина.
– В шестнадцатом веке после знаменитого выступления Мартина Лютера в Германии началась реформация. Религиозное движение невероятно разрослось, и уже через десять-пятнадцать лет по всей Европе прокатились бунты и войны. Протестанты захватывали и громили церкви, поэтому и погибли очень многие произведения искусства. Вот, например, этот знаменитый фрайбургский алтарь был уничтожен в середине шестнадцатого века…
– Если он уничтожен так давно, откуда же это изображение? – спросила Агриппина, взглянув на репродукцию. – Ведь фотографии еще, разумеется, не было…
– Разумеется, но, к счастью, примерно за столетие до этих событий, в середине пятнадцатого века, Иоганн Гуттенберг изобрел печатный станок. Рисунок художника или гравюру стало возможно размножить в большом количестве экземпляров, поэтому изображения погибших алтарей, настенных росписей и картин дошли до наших дней… А вот и то, что я искал!
Старыгин раскрыл книгу на большом, тщательно выполненном цветном развороте.
Агриппина увидела репродукцию картины, напоминающей таллиннскую «Пляску смерти», только персонажей на ней фигурировало гораздо больше – не четыре, как в Нигулисте, а больше двадцати. Они были разбиты на несколько отдельных фрагментов – по четыре нарядных «танцора» на каждом.
Здесь, как и в Таллинне, были кардинал в красной накидке и римский папа в высокой тиаре, король в парчовом одеянии и император в короне и горностаевой мантии, была здесь и принцесса в расшитом золотом платье и высоком двурогом головном уборе.
Но кроме них, здесь присутствовало множество других персонажей.
Агриппина увидела монаха в белом плаще с капюшоном, с кружкой для подаяний в руке, рыцаря в блистающих доспехах, знатного господина в роскошном одеянии, с ловчим соколом на руке, купца с набитым деньгами кошелем и связкой ключей на поясе, простого дровосека с топором в руке, кутилу-игрока с бутылкой и колодой карт, знатную даму и кухарку – все они танцевали в бесконечном хороводе под руки с ухмыляющимися скелетами…
– Всего здесь двадцать четыре персонажа, – проговорил Старыгин, который тоже внимательно разглядывал репродукцию. – И среди них есть наши знакомые…
Он показал Агриппине знатную даму, богатого, щегольски одетого юношу, скромного священника и ученого-алхимика.
– Очень нужна хорошая лупа! – вздохнул Дмитрий Алексеевич. – А мою конфисковала таллиннская полиция в качестве вещественного доказательства…
Он сорвался с места и побежал на кухню. Из коридора раздался дикий мяв – это Старыгин впотьмах наступил на кота, который подслушивал под дверью.
– Василий, ты меня когда-нибудь до инфаркта доведешь! – крикнул Дмитрий Алексеевич, не подумав утешить кота и извиниться за причиненное неудобство.
Кот появился в дверях, демонстративно припадая на левую лапу. Тотчас за ним возник Старыгин, так что кота еще и дверью прихлопнуло. Он не стал орать, а посмотрел так выразительно, что даже Агриппине стало его жалко.
Старыгин же и тут ничего не заметил, он склонился над книгой, пытаясь рассмотреть иллюстрации через маленькую лупу с треснутым стеклом.