– Вы, пожалуйста, нас поймите, – попытался немного сгладить ситуацию Сергей. – Такой случай удачный. Вы бы нас очень выручили. И деньги мы вам хорошие предлагаем. Это же, как я понял, парный рисунок? То есть всего два рисунка? Значит, за все получите пятьдесят тысяч. И к тому же полную защиту любых ваших интересов в случае возникновения конфликтных ситуаций. Пожизненно. Паша, я все правильно сказал?
Паша утвердительно кивнул головой, встал и направился к двери.
– Куда это он? – насторожился Наумкин.
– В машину пошел, за деньгами. Эти ребята – люди слова. Сказали заплатят – значит все. И деньги при себе.
– А если бы я отказался? – на всякий случай спросил Борис Леонидович.
– Это было бы ошибкой, – коротко бросил Сергей.
Недолгую сделку Паша завершил столь мощным рукопожатием, что едва не раздавил Наумкину пальцы.
– Ты не обижайся, нужное дело сделали. Надеюсь, картинки стоят таких денег.
До утра Борис Леонидович пил успокоительное, проклиная Аристарха Заречного, город Перегудов и всю его администрацию.
* * *
Борис Леонидович страшно переживал потерю второй пары рисунков. Если первая сделка была добровольной, потому что позволила ему решить проблему с жильем, то второй случай был чистой воды вымогательством, и это сводило Бориса Леонидовича с ума. Теперь он беспрестанно задавался одним и тем же вопросом: что же именно он продал Заречному, а после и этим отмороженным советникам и поклонникам мэра? Старые итальянцы… А вдруг это кто-то из знаменитых мастеров? Какой-нибудь неизвестный шедевр?
Проведя несколько дней в метаниях, Наумкин решил, наконец, остановиться и спокойно проанализировать сложившуюся ситуацию. Последние события отняли у него слишком много сил и нервов. Он чувствовал себя разбитым и опустошенным. Теперь надо было восстановиться, а заодно решить, что делать дальше. Все-таки два рисунка у него пока что остались.
Единственной и главной задачей по-прежнему оставалось установление их автора. Интуиция подсказывала – надо искать, причем искать быстро. Пока еще не поздно, пока два маленьких шедевра еще принадлежат ему.
И Наумкин переквалифицировался в сыщика-любителя. Начал он с того, что проштудировал всю доступную ему справочную литературу по живописи. Однако ресурсы библиотек города и местных частных собраний быстро иссякли. Тогда он решил взять внеочередной отпуск и поехать в Питер, а потом, если потребуется, в Москву – искать следы рисунков в специализированных книгохранилищах и архивах. Еще он надеялся по возможности получить консультацию у кого-нибудь из крупных столичных специалистов. Со всеми, разумеется, необходимыми предосторожностями. Для этого Наумкин заранее запасся фотографиями, которые собственноручно сделал с рисунков, запечатлев также крупным планом и отдельные их фрагменты.
Иван Никодимович Пыреев, директор музея, очень не хотел отпускать ценного сотрудника в самый разгар туристического сезона – водить экскурсии и без того особо было некому. Но Наумкин проявил в этом деле непоколебимую твердость, сославшись на то, что со здоровьем в последнее время совсем плохо и что необходимо срочное обследование в одной из столичных клиник. Пыреев сдался, и Борис Леонидович тут же отбыл в северную столицу.
В Питере Наумкин задержался на неделю, к концу которой совершенно обалдел от гигантского объема дополнительных знаний, приобретенных им в бесчисленных городских библиотеках и музеях. К несчастью, вся полученная им информация оказалась совершенно бесполезной и ни на шаг не приблизила его к разгадке тайны рисунков.
Тогда Наумкин двинулся в Москву. Но и здесь поиски вскоре зашли в тупик. Борис Леонидович проштудировал, кажется, почти всю существующую в стране литературу о западноевропейском рисунке 14–18 веков, или, во всяком случае, большую ее часть. Горизонты его искусствоведческих познаний расширились чрезвычайно. Сейчас он мог бы свободно читать студентам лекции об истории рисунка, развитии графических приемов, разнообразии и выразительных возможностях различных техник рисунка, о приверженности отдельных эпох и периодов к определенным технологическим рецептам.
Теперь он мог квалифицированно порассуждать об особенностях развития рисунка в разные периоды итальянского Возрождения, в частности, почему во второй половине кватроченто их заметно меньше, чем в начале чинквеченто. Мог профессионально посетовать на то, что слишком мало работ сохранилось от первой половины кватроченто и треченто и много интересного рассказать о венецианской школе и флорентийском маньеризме, о графическом наследии великих Микеланджело и Рафаэля. О чудесных рисунках менее известных неискушенной публике мастеров, таких как Пизанелло, Андреа дель Сарто, Франческо Граначчи…
Но при всем при этом Наумкин не мог самого главного – назвать фамилию автора рисунков, которые он нашел в старинном архиве, присвоил и собирался продать. А продавать такой товар, не зная имени художника, безумно рискованно. Вдруг это настоящий шедевр, работа кого-нибудь из знаменитых? Прозеваешь такой важный момент, продешевишь и будешь потом всю жизнь волосы на себе рвать.
Ах, если бы он нашел упоминание об этих итальянских цветочках в чьей-нибудь монографии! Если бы наткнулся на репродукцию или хотя бы их описание в каком-нибудь каталоге или альбоме, да где угодно! Но нет, трехнедельный отпуск Бориса Леонидовича подходил к концу, а ни одной, даже самой маленькой зацепки у него по-прежнему не было.
Наверное, экспертиза могла бы решить все вопросы, однако и здесь было множество подводных камней. После случая с Заречным Борис Леонидович старался быть очень осторожным, поэтому боялся обращаться по такому деликатному вопросу к незнакомым людям. А среди его знакомых, к нынешнему моменту, к сожалению, немногочисленных, нужных специалистов не было. Несколько раз Наумкин все же пытался получить консультацию у разных научных работников, однако все его хитро построенные расспросы обязательно заканчивались просьбой показать всю работу или хотя бы ее фрагмент, пусть даже и в виде фотокопии. И хотя снимки у Наумкина были, показать их специалистам он так и не отважился.
Так или иначе, но отпуск заканчивался, а дело не сдвинулось с мертвой точки. До возвращения домой оставалось всего три дня.
* * *
– Борис, ты ли это? – неуверенно окликнул Наумкина какой-то длинный и тощий мужчина в шляпе. Глубокий низкий голос показался Борису Леонидовичу знакомым, да и сам мужик смутно напоминал кого-то, но кого именно, Наумкин никак не мог вспомнить.
Дело происходило на платформе станции метро «Алексеевская», откуда Наумкин начинал свои ежедневные рабочие поездки по музеям и библиотекам. Встретить посреди Москвы знакомого практически невероятно, поэтому Борис Леонидович решил, что мужчина в шляпе попросту обознался. Вежливо улыбнувшись, Наумкин отправился было дальше, но тощий крепко схватил его за рукав.
– Боря! – уже твердо воскликнул он. – Это же я, Виктор Селиванов! Витька!